Каким должен быть исламский роман? Если мыслить классически, то два основных направления исламского романа это, скорее всего, тема борьбы за веру и тема личных отношений человека с Аллахом.

Первое направление, видимо, в большей степени тяготеет к политике, истории и социологии, а второе – к психологической драме и мистике. А по-настоящему крупное произведение могло бы включить в себя сразу все эти аспекты. Это – вопрос масштабов и творческого потенциала автора…

Но, если смотреть на вещи сквозь призму ортодоксального ислама, то ислам и роман – это вещи очень далекие друг от друга. Потому что роман – это, как мне кажется, продукт очень сложного общества, которое страдает от собственного несовершенства и поэтому пытается понять себя. Мы, мусульмане, всегда считали себя людьми, на которых возложена святая миссия, служить Аллаху. Каждый из нас понимал эту миссию по-своему и оправдывал ею даже то, что не имело к ней никакого отношения. Но, в конечным счете, мы были заняты очень важным делом, и нам было не до самоанализа и не до искусства. Тем, кто возразит мне и начнет перечислять шедевры мусульманского искусства, я могу ответить двумя словами: время и деньги! То есть, тот, у кого нет этих двух инструментов, не может позволить себе заниматься искусством. Все то, чем мы по праву гордимся, от индийского Тадж-Махала до султанских мечетей Стамбула, является продуктом огромного количества мастеров, которые выполняли заказы очень богатых и могущественных владык. Для владык это было искусство и слава в веках, а для всех остальных – заработок и только.

У нас была своя система самоанализа – мухасаба, несколько похожая на психоанализ, но там была другая цель. Надо было анализировать себя, чтобы исправлять свои ошибки, внутренне очищаться и еще больше приближаться к Аллаху. Мы не пытались познать себя так, как это делали Бальзак или Достоевский. Выворачивать себя наизнанку, и выставлять на обсуждение публике свои самые скрытые и интимные переживания в нашем понимании было безнравственно; это и сейчас безнравственно. Признаваться в своих страданиях и слабостях претило нашей гордости, и в этом была своя прелесть, потому что гордое расстояние между «я» и «они» было своеобразной гарантией сохранения достоинства. Это и сейчас так, ибо наш человек еще не настолько испорчен светской цивилизацией и разгулом страстей, чтобы прилюдно обнажать свою душу. Он еще не так переполнен страданиями, чтобы потерять над ними контроль. Хотя есть уже новое поколение мегаполиса – несчастные одиночки, чувствующие себя ненужными, источающие яд и боль непонятости.

Но насколько хорошо они владеют собой и пером, чтобы взять на себя нелегкую заботу новых «Вергилиев» для новых «Данте»? Да и зачем им быть «Виргилиями» или «Данте» нового времени – их «Божественная Комедия» каждый день разыгрывается в интернете, в частных тэт-а-тэт с неизвестными, «одноразовыми» собеседниками… И потом, хотя прошло уже двадцать лет, как рухнул чуждый нам советский мир, все еще живы люди, которые были им воспитаны. Люди, знающие, что значит не доверять никому, люди для которых умение молчать – первая и самая главная заповедь жизни. И это еще одна причина, по которой мы не можем себе позволить такую роскошь, как роман, ибо любой хороший роман, да и вообще литературное произведение – это исповедь автора.

Европа, отчасти от взаимной отчужденности людей, отчасти от уверенности в личных правах и свободах, привыкла не бояться своих мыслей. Фрейд и Дарвин сорвали с европейца священный покров сокровенности человеческого бытия, сделали человека разумным животным. Континентальные войны и кровавые революции, а вместе с ними – полное обнажение пороков, соскоблили с европейца последние остатки рыцарского романтизма.

Вместе с приятно щекочущей нервы куртуазной нежностью, ушли в прошлое и бархат утонченности, и кружева деликатности. А напоследок осталась суровая нагота реальности, циничная в своей прямоте и решительно обрубающая крылья любому, кто осмелится явиться в этот мир. Романтизм стал деликатесом для особо избранных и очень богатых. Мечтать стало дорогим удовольствием. Красота стала музейной ценностью и теперь надо стоять в очередях и платить большие деньги, чтобы увидеть ее или насладиться ее звуками. Грохот заводов, под который рождались новые поколения людей, стал музыкой нового мира. Теперь здесь правит бал Раммшайн, а не Штраус. Теперь здесь властвует электрогитара, а не арфа с флейтой… (Возможно, очень скоро этот апокалипсический механицизм закончится, и уставшая постиндустриальная Европа снова начнет скатываться в богемно-малохольное барокко, но пока это еще не случилось, а есть только первые признаки.)   

Без страдания человека, ставшего блудным сыном или – очередным Адамом, изгнанным из Рая, нет человеческого искусства, ибо там, где нет настоящей боли, там нет и культуры, в центре которой находится человек со всеми его язвами, а не Бог, блистающий в лучах славы. Для того, чтобы появилось большое искусство, в центре которого находится человек со всеми его достоинствами и недостатками, со всеми его внутренними и внешними конфликтами, надо долго жить в страшных муках, без молитвы и покаяния. Жить с «пустым небом» над головой. Это и есть светская жизнь, вернее, ее уродливый результат. И тогда, если вы не сойдете с ума или не попадете на кладбище, то, может быть, у вас получится что-то бальзаковское или чеховское…

Но у нас всегда была молитва, которая исцеляла наши души и успокаивала мысли. Был Коран – вечно распахнутая дверь в Небо, был азан, который звал нас к Аллаху и были закят и пятничная молитва, которые хоть чуточку сплачивали наше общество. Это своего рода парадокс, но подобно тому, как без ужасных и продолжительных болезней не может быть великой медицины, так и без ужасной жизни не может быть великого искусства. А для того, чтобы ислам и роман «подали друг другу руки», сначала надо найти новые формы и определиться с мотивами написания романа и «правилами игры», которые можно было бы втиснуть в рамки исламской системы ценностей.

Конечно, современные мусульмане нуждаются в художественной литературе. Но для появления такой литературы, необходимо наличие, как минимум, двух условий. Во-первых, должна существовать публика, которая осознает свою потребность в такой литературе, а во-вторых, - писатели, которые владеют не только пером, но и религиозным материалом.

Первое, как мне кажется, уже существует, а вот насчет второго я не уверен. А, кроме того, мы вследствие нашего характера и культурного наследия, больше тяготеем к поэзии и музыке, чем к прозе, потому что в поэзии и прозе на первом месте чувства, а в прозе – почти всегда анализ. Отсутствие серьезной культуры аналитического мышления и чрезмерная эмоциональность нашего мышления – это одна из главных проблем нашей культуры.

Эта проблема может быть решена в результате роста мегаполиса, который сам по себе становится школой жизни и учит человека думать, анализировать, оценивать, а не петь и танцевать. И пять-таки, без боли не может существовать даже исламская литература. Пример тому – Турция. Пока турки на протяжении столетий вели свой джихад на трех  континентах, исламская литература не была их фаворитом. Но, когда, начиная с восемнадцатого века, они стали терпеть поражение за поражением, после первого шока стала формироваться новая мысль, начались поиски смысла жизни. Первая мировая война, из которой Турция вышла побежденной и разграбленной, война на независимость, которая пожрала последние остатки былого величия, породили не только шок и смятение умов. Вместе с шоком пришли такие исламские поэты, как М.Акиф, Н.Фазиль и Я.Кемаль. На протяжении почти всего двадцатого века сборники стихов этих трех поэтов и мыслителей были не просто настольной книгой всех турецких исламистов. Они были их «вторым Кораном». Они учили эти книги наизусть. Книги, пропитанные болью поражений, ужасом одиночества и отчаянием, в которое ввергнута Родина, а вместе с ней и весь исламский мир. Вслед за поэзией пришла философская мысль таких авторов, как Дж.Меричь, новая теология Саида Нурси, без сомнения примитивные, но очень искренние романы Х.Исмаила, абстрактная исламская поэзия С.Каракоча… Можно с абсолютной уверенностью сказать, что за все шесть столетий османского государства в Турции не было написано, издано и прочитано такого количества исламской и исламистской художественной литературы, как в течение одного двадцатого века. Все это – результат общенациональной боли… В Азербайджане лично я не жду таких масштабов. Прежде всего, потому что у нас страдание за веру – личная проблема каждого человека. Если кого-то из-за религии посадили в тюрьму или избили, то это его личная проблема и проблема его близких. Общество и весь народ, еще очень не скоро придут к религиозной солидарности (чего стоит одна наша болтовня о длине брюк и бороды!). Для этого они, как под поезд, должны попасть в общенациональную катастрофу…

Фарид Багирлы, писатель, Баку.

Ссылки по теме:

http://www.mediaforum.az/rus/2013/03/15/%D0%9F%D0%BE%D1%87%D0%B5%D0%BC%D1%83-%D1%83-%D0%BD%D0%B0%D1%81-%D0%BD%D0%B5%D1%82-%D0%B8%D1%81%D0%BB%D0%B0%D0%BC%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D1%80%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B0-065038310c04.html