События последнего времени показывают, что постоянная констатация стабильности межконфессиональных отношений не означает отсутствия проблем в этой сфере. Темы, касающиеся религиозной идентификации и тесно связанной с ней роли государственных органов, полны острых углов, обойти которые не так-то просто. Почему? Вопрос далеко не риторический. Ответить на него мы попросили заведующего отделом «Центра изучения и анализа» Управления по делам религии города Алматы Владимира Иванова. Приводим его мнение:

«Размытая» реальность

На передний план выдвигается вопрос значимости религиозных конфессий, признание за частью из них, в силу их традиционности, особого статуса. Анализ показывает наличие проблем во взаимоотношениях между традиционными и нетрадиционными религиями, что ставит определенные вопросы как перед регистрирующими органами, так и перед другими инстанциями. Вместе с тем нигде не содержатся упоминания о трактовке вероисповедной принадлежности как атрибуте принадлежности к каким-то известным централизованным структурам. И трудности такого рода идентификации будут только возрастать.

Нередки случаи, когда религиозные объединения неожиданно меняют свою религиозную принадлежность. И тут уж поди разберись. В подобных ситуациях могут отсутствовать не только объективные научные критерии, но и даже просто четкие общепризнанные канонические определения. Справедливо это и для других случаев – когда отдельная группа выступает от имени какой-либо конфессиональной организации в качестве её полуавтономной части. Подобное явление крайне редко, но все же наблюдается даже в тех конфессиях, которые на уровне общественного сознания безусловно причисляются к традиционным, например в исламе.

Затруднения с идентификацией и самоидентификацией возникают и на примерах устойчивых религиозных формирований с крайне разнородным составом неофитов, что было свойственно ситуации советского времени, когда в условиях жесткой регламентации религиозной жизни удовлетворение верующими своих религиозных потребностей происходило в фактически имевшихся религиозных объединениях, вне зависимости от конфессиональной принадлежности.

Так, католики и униаты на протяжении двух поколений нередко были вынуждены посещать православные храмы, лютеране и пятидесятники зачастую оказывались у баптистов или меннонитов. Это даже поощрялось, так как, с одной стороны, органам власти того периода было проще иметь дело с крупными централизованными структурами, а с другой – происходил процесс определенного «размывания» четких конфессиональных представлений, что соответствовало идеологическим схемам того времени.

Процесс идентификации религиозной принадлежности существенно затруднен и в силу наличия глубоких теологических споров и расхождений. Так, отдельные протестантские объединения отрицают свою принадлежность к протестантизму, с которым они связаны генетически. Различные христианские религиозные конфессии и течения по-разному определяют свою принадлежность к этой мировой религии. Еще больше осложняет положение нередкое взаимное непризнание. Приходится руководствоваться не только самоидентификацией верующих различных объединений и тео­логов, но и, главным образом, соответствующими определениями светских религиоведов.

В последнем случае вероисповедная принадлежность может определяться через анализ основных особенностей в вероучении и религиозной практике действующей религиозной общины. При этом сходные религиозные объединения идентифицируются как близкие или же, при наличии соответствующих генетических признаков, как относящиеся к одному и тому же вероисповеданию, что накладывает на экспертов дополнительную ответственность – особенно из-за отсутствия в предъявляемых документах необходимых вероучебных признаков или хотя бы заявления о них.

Принципиальное значение все эти обстоятельства имеют при создании надконфессиональных религиозных образований. Возможен тип различных межконфессиональных миссий, которые не могут осуществлять сакральные административные функции по отношению к своим членам и, следовательно, выполняя административные функции религиозных центров, на деле таковыми вовсе не являются. Подобных примеров немало. Также существуют созданные религиозными объединениями подразделения, имеющие узкие нерелигиозные функции. Подобный тип организаций, при абсолютно религиозных конечных целях, все же обладает признаками скорее общественных формирований и даже нередко регистрируется в качестве таковых.

В поисках «золотой середины»

Вполне логично право граждан исповедовать любую религию, то есть самим определять свою вероисповедную принадлежность, считать, что его религиозные воззрения и есть именно та религия, к которой он сам себя причисляет. Государственная же идентификация в виде религиоведческой экспертизы может быть направлена на определение и уточнение религиозной принадлежности. Речь идет о светской экспертизе. Об экспертизе теологической, очевидно, речь идти не должна, так как её результаты будут настолько противоречить задачам экспертизы государственной, что учесть её результаты будет невозможно. Это происходит в силу наличия глубоких, нередко антагонистических разногласий даже между родственными религиозными направлениями. Например, различные религиозные объединения по-разному определяют, что является христианством, каковы его признаки и кого, собственно, можно считать христианином. Даже наиболее современные научно-справочные издания о религиозных объединениях на постсоветском пространстве несовершенны и нередко являются откровенно предвзятыми. Лучшие из них написаны с позиций теологической критики или под явным её влиянием, они нередко ангажированы и уже в силу этого не могут служить объективным источником. Кстати, свою лепту вносят и СМИ, готовые подхватить и раздуть любые, даже самые фантастические измышления.

По сути, проблематика может быть сведена к постановке вопроса «Что есть истинная религия?» и поискам ответа на него, что подразумевает чисто теологическую составляющую. Но в теологических диспутах, где сталкиваются различные доктрины разных религий или одной религии, возможны взаимные обличения и анафемы. Споры эти не должны выливаться в конфронтацию каких-либо государственных органов и религий, если при этом не имеет место нарушение основных принципов взаимоотношений религиозных объединений и государства.

Подобное противостояние означало бы, что государство взялось ответить на вопрос, задаваемый Понтием Пилатом Иисусу Христу, – «…что есть Истина?», который, по сути, является корнем всех попыток представителя государственного органа, которым являлся Пилат, определить традиционность или нетрадиционность религиозных воззрений Иисуса по отношению к безусловно традиционному иудаизму первого века Римской империи.

Подводя черту под всем вышесказанным, можно констатировать, что на вопрос истинности религии может ответить и должен отвечать только теолог и только в рамках своих теологических доктрин, то есть какой-то определенной религиозной системы. Государство же в силу своего светского характера правильного ответа дать не может и давать не должно. Более того, при вмешательстве государства в определение религии по принципу «правильной-неправильной», как следствие, возникает возможность произвольного переноса на любую религию, в том числе и самую массовую, обвинений в разжигании религиозной розни, религиозной неприязни и тому подобное.

Как нащупать в этих вопросах «золотую середину», определить баланс? Вопрос, не предполагающий сиюминутного ответа. Но очевидность имеющихся проблем обязывает всех нас сосредоточиться на их решении. Это хорошо понимают все граждане Республики Казахстан, независимо от их вероисповедной принадлежности.

Central Asian Monitor