Не нужно думать, что петербуржцы Владимир Путин и Лев Гумилев призвали повернуться спиной к Европе, но орел России - с двумя головами. Эпиграфом книги Л. Гумилева «Древние тюрки» является: «Посвящаю эту книгу нашим братьям -тюркским народам Советского Союза». Двадцатитрехлетний автор начал ее 5 декабря 1935 г., в годы, когда любое признание единства тюркских народов было смертельно опасно. Но Гумилев умел смотреть в будущее: с многомиллионными соседями на юге и востоке нужно находить общий язык.

Этногенез: теория или миф?

Теорию Льва Николаевича об этногенезе критиковали неоднократно. Но сегодня мы все явственнее видим утомление не только русского, но и большинства коренных этносов современной России и СНГ. В конце 1980‑х гг. мы все поверили лозунгу о «перестройке» как «новой революции», но готово ли было советское общество вытянуть этот груз? Сегодня нас призывают ко «второй перестройке», к «арабской весне», но не добьем ли мы нашу Родину и ее соседей по СНГ? Мысль Л. Гумилева о российском «золотом веке Августа» все больше кажется предпочтительной. Михаил Горбачев не сумел выполнить этой роли, сумеем ли мы получить век Августа в современной России?

Конечно, всем нам хотелось бы жить в обществе более высоких жизненных стандартов и социальной защищенности, свободном от эксцессов коррупции и бесконтрольной власти чиновников. Но как нам до него дойти, и при этом не быть растерзанными внутренними распрями? Наиболее активная в России борьба за царство справедливости развернулась на Северном Кавказе, только лучше ли там стало жить? Революция или реформы? Пока мы еще надеемся на второе.

В начале 1990‑х гг. СССР «разъехался» по национальным квартирам, только стало ли лучше от этого жить простым людям? Сегодня идет массовая миграция южных народов стран СНГ на север. В рамках единого СССР простые узбеки, таджики, киргизы гораздо реже встречались жителям российских мегаполисов, а тем более глубинки, чем теперь. Столетия миграционный поток славян шел от Оки и Волги на восток и юг, теперь направления движения сменились. У нас остались те же огромные пространства, где русское, татарское, да и прочее коренное население все больше уходит в минус. Но если у нас есть матрица государственности и культуры, то мигрантов вполне можно интегрировать.

Легко ли сохранить этнос?

У Льва Гумилева была не слишком соответствующая государственно-правовым теориям идея о том, что «навечно закрепленных за каким­то народом земель и территорий не существует». Это точка зрения людей «длиной воли», которые готовы взять под контроль наиболее выгодные для себя территории, правда, их и проще потерять. В России такую постановку вопроса обычно ассоциируют с тюрко-монгольскими кочевыми народами, но и киевский князь Святослав в 960-е гг. пытался создать новое государство на Дунае. В истории мусульманских государств нельзя не вспомнить теорию Ибн Халдуна об асабийа, объединениях кочевников, создающих государства, которых хватает обычно лет на 120. В современной России также существуют опасения, что мусульмане-среднеазиаты или китайцы сменят нас через некоторое время. Но именно титульные народы России привыкли к своей среде обитания.

Народы современной России переживают, по Л. Гумилеву, «сумерки» этноса, то есть «золотую осень» цивилизации. Ее отличительной чертой является «сокращение активного элемента и полное довольство эмоционально пассивного и трудолюбивого населения». Так можно в целом охарактеризовать и брежневский «застой», и 2000‑е гг. Но такая система способна сожрать сама себя. Л. Гумилев указывает, что возможен вариант, где преобладает «наличие людей и нетворческих, и нетрудолюбивых, эмоционально и умственно неполноценных, но обладающих повышенными требованиями к жизни», так называемых «жизнелюбов». Они «создают свой императив: “Будь таким, как мы”, то есть не стремись ни к чему такому, чего нельзя было бы съесть или выпить». Всякий рост становится явлением одиозным, трудолюбие подвергается осмеянию, интеллектуальные радости вызывают ярость… Все продажно, никому нельзя верить, ни на кого нельзя положиться, и для того, чтобы властвовать, правитель должен применять тактику разбойничьего атамана: подозревать, выслеживать и убивать своих соратников».

Л. Гумилев называет такой порядок обскурацией и отмечает, что его «никак нельзя назвать демократическим». Здесь господствует негативный отбор: «ценятся не способности, а их отсутствие, не образование, а невежество, не стойкость в мнениях, а беспринципность». «Жизнелюбы» «разъедают тело народа, как клетки раковой опухоли организм человека». По Л. Гумилеву, «тут возникают две возможности: либо оставшиеся в живых влачат жалкое существование… либо они попадают в горнило переплавки и при некоторых благоприятных условиях из нескольких обломков выплавляется новый этнос». Будем надеяться, что наша фаза обскурации в целом завершилась в 1990‑х гг., в эпоху «малиновых пиджаков» и золотых цепей, но расслабляться пока рано.

Не Запад и не Восток

На жизнь Л. Гумилева пришелся страшный цикл I и II мировой войн, гражданской войны и большого террора. Несмотря на огромные жертвы, понесенные нашей страной на фронтах в 1914–1917 гг. и в 1941–1945 гг., Россия в прошлом веке не получила сколько-нибудь внятной поддержки Запада в области демократизации. Л. Гумилев продолжает идеи русских мыслителей о том, что наша страна нужна была Западу скорее как средство защиты, своего рода заслонка, начиная с противостояния с Монгольской империей в 1240–1250‑е гг.

Лев Гумилев поддерживает политику Александра Невского, признавшего суверенитет Орды, а не его брата Андрея, восставшего против нее. Историк привык мыслить миллионами квадратных километров и столетиями. Для него под ордынским суверенитетом (который чаще называют игом) Россия сохранила свою автономию, территорию, элиту, православие. Всего этого попытались лишить, а зачастую лишили жителей тех территорий Киевской Руси, которые перешли под контроль католиков. Опасность нашествия Мамая Л. Гумилев видел не в самом темнике-сепаратисте, а в финансировавших его генуэзских купцах, стремившихся взять под контроль ресурсы северо-восточной Руси, превратить ее в свою сырьевую базу.

В этом понимании больших пространств и больших промежутков времени, зачастую довлеющих над судьбами конкретных людей, идеи Льва Гумилева близки к идеям французской школы Анналов, особенно Фернана Броделя. Русский ученый не считает, что западная модель является единственно возможной и действенной. И в правильности этой идеи мы все чаще убеждаемся в наши дни. Запад готов принять отдельных русских (россиян) и отдельных мусульман, но не всю Россию не и весь мира ислама, зато готов диктовать им свои условия. Сегодняшняя евразийская интеграция во многом является реальной проверкой идей Л. Гумилева на практике…