Айни является классическим примером того, как человек, пришедший из средневековья, находит свое место в советские времена. Самое ценное, что он оставил воспоминания о мире той Бухары-и-шериф, сочетающие прекрасное знание предмета с критическим анализом ситуации.

Хотя современные ученые вновь скорее идеализируют эмирскую Бухару, но  Айни безошибочно указал на причины ее упадка. Вместе с тем из мемуаров Айни встает образ редкой притягательности и изысканности города и его жителей, которых не случайно называют «французами Средней Азии». Пожалуй, только у Ольги Сухаревой, посетившей все махалли Бухары и заставшей еще обитателей эмирской эпохи, возникает столь целостная картина бытия этого великого культурного центра. Но в описании атмосферы ученых дискуссий, занятий  в медресе, состязаний поэтов, жизни бухарских удальцов и бухарцев в дни праздников Айни не имеет себе равных. Кажется, что тени прошлого обретают свою реальность.

Садриддин Саид-Муродзода не может быть вписан в традиционное современное деление по национальности. Он был выходцем их ходжей, то есть сословия, берущего начала от пророка Мухаммада. Однако его род обеднел, а отец рано умер. Садриддину еще ребенком пришлось заняться трудом на поляхв кишлаке Соктар, близ Гиждувана, но после одного прекрасного урожая он понял, что второго уже не будет. Пески засыпали старые каналы, и возникало ощущение, что пространство Бухары съеживается как шагреневая кожа. Садриддин проводит долгие годы в бухарских медресе. Вначале голодуя и холодуя, но затем его статус улучшается. Бухарская система напоминала советскую в том, что усердный шакирд со временем получал все больший кусок от общественных расходов  и сам становился преподавателем. Будь Садриддин на десяток-другой лет постарше, может быть он и смирился бы с бухарским официозом, получив в нем теплое местечко. В старой Бухаре ценили образованность. Жизнь Айни изменило скорее не российское государство как таковое, а российские джадиды-татары, чья община возникла как в Бухаре, так и в ее железнодорожной станции Новой Бухаре (Кагане). Уже в советские годы он пишет о том, как татарская буржуазия в союзе с местными собственниками стремилась к контролю над каракулем и хлопком Бухары, чтобы не допустить в эмират немусульманских предпринимателей.

Бухарские власти относительно либерально смотрели на деятельность джадидов, пока те не занимались политикой. Но после Февральской революции 1917г. крупная бухарская буржуазия в союзе с татарской общиной и бухарскими интеллектуалами потребовала контроля над властью.  Эмир лавировал, но, воспользовавшись гражданской войной в России и неудачной попыткой свержения его власти, он перешел к прямому террору против джадидов и всей татарской общины  Бухары. Айни был избит в тюрьме и освобожден революционными солдатами, но его брат не выжил. Кровавая межа между Айни и бухарским режимом была проложена. В литературоведении стандартно, но справедливо пишут, что элегия Айни «На смерть брата» (1918) прозвучала призывом к свержению эмира.

Трудно оценить деятельность Айни в советскую эпоху. С 1918 г. он однозначно оказался на стороне противников эмирского режима, и вместе с левым крылом джадидов-младобухарцев он дрейфовал в сторону большевиков. В 1920 г. он поддержал революцию в эмирате и создание  Бухарской народной советской республики. В сатире «Бухарские палачи» (1920) Айни обличал режим эмирата. Однако он активно не участвовал в политической деятельности как Фитрат и целый ряд былых младобухарцев. В конечном итоге такая стратегия оказалась разумной. Он выбрал для жительства не Бухару и Ташкент, где кипели политические страсти, а Самарканд и затем  Душанбе (Сталинабад). Айни связал себя с таджикским, а не узбекским культурным проектом, хотя писал на обоих языках. Здесь он мог позволить  себе уйти в изучение прошлого без особой боязни обвинений в «пантюркизме». Впрочем в своей классической   трилогии «Одина» (1924) вместе с романами «Дохунда» (1927—28, опубл. 1930) и «Рабы» (1934), охватывающей почти столетие,  он весьма искренне обличает рабство и бесправие простого народа. Эту критику можно  рассматривать и как обличение темного средневековья,  рабовладельцев и феодалов. Но здесь можно говорить  и об раскрытии грубейших нарушений шариатского права, когда земледельцы Герата, мусульмане-ханафиты обращаются в рабов. Причем все, начиная от разбойников и кончая местным кади делают вид, что все делается по закону. Айни рассказывает о том, как муж изгоняет старую жену, так как ему нужна новая для ткания ковров. Писатель благоразумно доводит свое повествование до падения  эмирского режима в 1920г.

В России, как известно, надо жить долго. Звездным часом на всесоюзной арене для Айни стал Iсъезд советских писателей в 1934г. Историю публичной поддержки Айни со стороны Сталина рассказывают как анекдот. Думается, что ситуация была несколько сложнее. В 1934 г. на XVII съезде партии было объявлено о построении основ социализма в СССР. Одновременно лично Сталин отредактировал первый школьный учебник по истории СССР, где в качестве положительных персонажей появились  российские правители и классики. Пантеон положительных героев нужно было выстраивать и для мусульманских народов. Но к этому времени уже оформился общетюркский культурный проект, сконцентрированный в Турции. При этом тюркский проект был выстроен в сотрудничестве интеллектуалов тюркского мира и западных ученых вполне в рамках европейской традиции. Как бывший нарком по делам национальностей и этнический грузин Сталин прекрасно понимал, что  тюркский проект имеет и вполне конкретное и не слишком приятное для СССР политическое измерение. В этом отношении Айни предлагал практически идеальный вариант.  Советский нетюркский проект приобретал великое культурное прошлое, получившее высокую оценку в мировом исламоведении. Вероятно, в этом контексте нужно рассматривать сцену, когда Айни с восторгом прерывает Сталина называющего Фирдоуси таджикским поэтом. Отсюда вероятно и растут корни тоста Сталина в честь Айни в дни Iсъезда советских писателей.

Отныне Айни может спокойно вести излюбленный им образ бухарского книжника, столь внешне не схожий с реалиями советской эпохи. Так у Айни за «Историей эмиров мангытской династии» (1923), антологией «Образцы таджикской литературы» (ч. 1—3, 1926) последовали очерки и монографии о Рудаки, Фирдоуси, Ибн Сине, Саади, Навои, Васифи, Бедиле. В период Отечественной войны 1941—45 Айни превращает Гитлера и его приспешников в каких-то средневековых дивов. С 1948 г. Айни до конца жизни  работал над «Воспоминаниями» (русский перевод «Бухара», кн. 1—4, 1949—54).  За них он получает Сталинскую (Государственную) премию СССР в 1950г. В конце жизни Айни обласкан званиям и наградами. В 1951 г. он становится первым президентом Академии наук Таджикской ССР. В 1950-м году он избирается депутатом Верховного Совета СССР 3-го созыва,  в 1954 г. - 4-го созыва. Айни был награжден 3 орденами Ленина и орденом Трудового Красного Знамени. Очень важно, что после Великой отечественной войны он получает прекрасного биографа в лице Иосифа Самуиловича Брагинского. Спасающиеся от преследований эпохи борьбы с космополитизмом евреи создают историю Таджикистана, его археологию и историю литературы.

Но любая жизнь не бесконечна. И бывший шакирд и джадид, а ныне советский академик и депутат умирает 15 июля 1954 г. в Душанбе. Наверное не случайно, что он считанные годы не дожил до эпохи спутников и ракет. Почти одновременно в Турции умирает  его ровесник и тоже бывший джадид Садри Максуди. Место ученых занимают политики, партфункционеры  и генералы… Но правители приходят и уходят, а улочки старой Бухары остаются прежними, старые рукописи «не горят». А значит память  о последнем летописце эмирской Бухары остается…