В начале девяностых, когда открылся железный занавес, европейские археологи, не имевшие в советское время доступа к этой прежде закрытой части Центральной Азии, буквально хлынули на туркменскую землю. Именно в ту пору в Мерве я брала интервью для Центрального Телевидения у хранителя Британского музея. Все так хорошо сберегла память, что могу вновь восстановить тот замечательный осенний день в Мерве.

Подобен Вавилону и Афинам этот древнейший азиатский центр, но блистал гораздо дольше. На карте со спутника четко видны круги многочисленных крепостных валов. По давней местной привычке каждый правитель чертоги для себя возводил в новой крепости – земли всем государям хватало. Это же азиатские просторы, а не тесная Европа. Сердце Мерва началось биться уже в маргушскую эпоху, о которой рассказано в предыдущих главах. Сохранились руины самой древней цитадели Экр-кала. Другая крепость Гяур-кала была эллинской, там найдена прекрасная коринфская капитель. Был Мерв-Александрия. Мервом владели парфяне, и сюда, как нам уже известно, пригнали 20 тысяч пленных после знаменитой битвы с Крассом на Евфрате. Мерв был зороастрийский. Отец Дария, авестиец князь Витшапса несколько лет правил в Мерве. Известен Мерв буддийский – обнаружена в тайнике голова статуи Будды. Есть свидетельства о проживании в вечном городе иудеев – раскопали даже останки их монастыря. Был Мерв и христианским, там жил несторианский митрополит.

Мы говорили с английским ученым об эпохе, когда душами людей уже владел Ислам, когда в мервские пригороды переселились арабы, а вслед за ними иранцы, создав крупнейшую на Востоке мусульманскую общину. В Мерве поселились асхабы – сподвижники Мухаммеда, которые знали Его, помнили, любили и жили Его делами и воплощали Его мечты. Переехали из Медины авторитеты богословия и потомки великого Мекканца. Остались не только их могилы. Арабы дали начало многим местным родам. Наместники халифа тогда то воевали, то заключали мирные договора, расширяя мусульманские владения, но, как рассказывают арабские историки, подходы к делу укрепления позиций Ислама у них различались. Одни, устанавливая политику страха и ужаса, уверяли, что в Мерве не обойтись без кнута и меча. Другие наместники, понимали, что важен не рост налогов, а число добровольно принявших мусульманство. Они имели большой авторитет и уважение среди поданных. Сохранились воспоминания о том, что, например, в годы правителя Салма его именем назвали 20 тысяч новорожденных.

Арабы не принуждали мервских христиан переходить в Ислам, но с них брали специальные налоги, как и с других немусульман. У турков-огузов Тенгри почитался как Создатель, что способствовало принятию ими исламского вероучения о Едином. Увеличивалась численность их династий, взявших власть в свои руки. В 11 веке турки-сельджуки уже правили Мервом. Султан Мелик-шах построил городскую стену, лучшую в средневековой фортификации. Именно ее руины исследовали члены международной туркменско-британской экспедиции, о работе которой я готовила тогда телесюжет.

…Совершим интересную и более глубокую экскурсию в эпоху становления мусульманства на туркменской земле. Важный ее этап связан с личностью шейха Абу Сейита Абул Хайра, которому с одинаковым почтением внимали крестьяне и ремесленники, ученые и поэты, полководцы и правители. Мы уже вспоминали об этом суфии. Вряд ли кто-либо еще в Центральной Азии десять столетий назад обладал столь же высоким духовным авторитетом. Этот старец благословил на трон двух братьев Чагры-бека и Тогрул-бека. Акт, совершенный в белой юрте, имел отзвук на многие столетия на Ближнем Востоке, в Малой Азии и Европе. «Турки», именно такое политическое имя имели огузские племена, в значительной массе покинули родные места, увлеченные захватами земель. Династия сельджукских правителей на месте христианской Византии основала мусульманскую страну, которой дала свое имя Турция (от «турки»). Через столетия американский ученый Брент Кеннеди занялся генеалогией граждан США, этимологией их фамилий, и после двадцати лет исследований пришел к неожиданному выводу. По его данным пять миллионов американцев имеют тюркское происхождение. К примеру, король рок-н-ролла Элвис Пресли, Авраам Линкольн – один из президентов США. Большинство переселившихся на американский континент в середине 17 века были турки-сельджуки Центральной и Малой Азии, корни которых на туркменской земле. «До какого бы божественного уровня не поднимался, всюду перед собой обнаруживал следы “туркменского мужа” и не мог их переступить, как ни старался» – это слова туркменского и турецкого литератора 13 века Юнуса Эмре…

Мы гуляли по новой крепости Султан-кала, где сохранились лишь редкие оплывшие памятники да заросшие русла каналов, хотя у сельджуков все было: и Дом правления и дворец, соборная мечеть и базар, а также всегда так необходимая тюрьма. Не стоит удивляться тому, что все растаяло во времени, заброшенные каменные города и те за годы рассыпаются, а тут главным строительным материалом была популярная в Азии глина, сырцовый кирпич. Но у нас на двоих было столько воображения, что мы могли представить ожившую столицу славного Хорасана. Ее называли Шахиджан, что означает «душа царей». В то время это был политический центр сельджукской державы. Считалось, что лишь два города достойны были звания «матери городов» в мусульманском мире. Это Мекка, где родился Пророк, и Мерв, имевший большой авторитет, благодаря образованию Сельджукской империи. Хотя оба эти города расположены в пустыне, они расцветали удивительными садами на берегах рукотворных каналов. До двенадцати тысяч людей заботились о плотине на Мургабе, чтобы наполнить многочисленные бассейны, полить обширные огороды в пригородах. Мервские овощи любили даже привередливые арабские владыки, да и за тончайшими шелковыми тканями они стали посылать уже не в Китай, а в Мерв. То был город прославленных полководцев, мудрых визирей, искусных строителей, ремесленников и поэтов. Мы бродили по улицам, где дома росли так быстро, что уже срослись друг с другом, и потому ленивый летний ветерок задувал не в каждый проулок, не в каждый двор, даже не в каждую расщелину. Встретили российских археологов, которые сточную канаву назвали золотой жилой, хотя нашли там только позеленелые грошики, но и за них очень благодарили мервских растерях. А на базарной площади нас поразил гомон большой толпы: индийцы, евреи, арабы, персы, загорелые люди степей. Разные лица, одежда, говор, имена богов. Там все смешалось: арбы и колесницы, караваны верблюдов, невозмутимые слоны с поклажей. Несколько всадников неслись вскачь через площадь. Это гонцы с распоряжениями величайшего и прозорливейшего защитника веры и справедливости Мелик-шаха. Высокие дородные люди в искусно закрученных тюрбанах, шелковых халатах шептали молитвы, возводя глаза вверх и, проводя ладонями по бороде, выдыхали: «О, Милостливый!». Правление Мелик-шаха и его мудрейшего «устроителя государства» везиря Низам-аль-Мулька, оказалось, любимое нами обоими время в истории Мерва. Правители тогда щедро оплачивали труды поэтов и ученых, содержали медресе, библиотеки. В Мерв, как рассказывают легенды, приезжал герой арабских сказок Харун ар-Рашид, чтобы познакомиться с редкими книгами. Мы со спутником спустились уже по реальным ступеням в пространство, уходящее в подземную глубину, обнаруженное годами ранее туркменскими археологами. Они тогда очень радовались ходу раскопок: «Библиотека!», но потом сокрушались: «Нет, опять не то…» Мечтали обнаружить знаменитое книгохранилище или хотя бы обсерваторию, в которой работал астроном Омар Хайям. «Ах, нет, опять мечеть!». Так и не нашли до сих пор ни одной из десяти крупнейших библиотек Мерва. Арабы создавали халифат с помощью меча, но преображение сознания мира шло с помощью калама-тростникового пера. Если б монголы не напали на город, Мерв бы до сих пор хранил сокровища изящной словесности Ислама.

…Да, арабы-кочевники разрушили эллинистическую цивилизацию, а христиане, известно, уничтожали «языческие» сочинения Аристотеля, Платона, Геродота, Гиппократа и Эвклида. Это так, но арабы-мусульмане стали читать античных ученых. Они перевели на арабский десятки книг. В них искали зерна мудрости. Потом перевели на другие языки и таким образом вернули Европе ее же достояние. Все писания мусульманских ученых, богословов и философов изучались, все ценное находило применение. Наука, философия, поэзия и все виды искусств процветали в мире Ислама, тогда как Европа была погружена в варварство. В Европе мусульмане открыли первый университет, а на севере современных туркменских земель – Академию Мамуна. Там преподавали светила Востока: Хорейзми, который дал миру алгебру, Фараби, который составил философский словарь, Бируни, который до Коперника математически доказал, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца, Ибн Сина, который перевел труды Аристотеля, не дав им сгинуть в безвестности, а в Академии преподавал медицину – по его книге «Законы науки лечения» до семнадцатого века изучали медицину в университетах Европы. Им, первым мусульманам, многим обязаны гуманисты европейского Возрождения, когда они обратились к своей античности. Был восстановлен восходящий вектор знаний.

В Мерве тогда жил и творил Омар Хайам! Мелик-шах из своего стольного Исфагана переезжал в любимый Мерв всегда с большой свитой, и, конечно же, брал с собой придворного врача Абул Фатх Омар ибн Ибрахим Хайама. Правда, биографы не всегда упоминают о мервском периоде жизни поэта. Что с них взять! Они были, в основном, арабо-персидского происхождения, и потому многие достижения приписывали только культуре своих стран. Такова уж, видимо, участь многих поэтов, о судьбе которых мало фактического материала. Такова уж, видимо, участь городов, отстаивающих честь быть городом поэта – Гомера ли, Хайама ли. Наслаждаясь щедростью туркменской осени, буйством ее желтых красок, мы представляли, как придворный астролог, он же придворный врач, умеющий лечить не только тела, но и врачевать стихами души людей, на мервском базаре из конусом сложенных дынь выбирал самую ароматную «вахарман». С дыней спешил к развалинам Гяур-калы, где укрывались зороастрийцы, гонимые во времена Ислама. Только они могли готовить древний хмельной напиток, хотя в пригородах-рабадах Султан-калы пышные виноградные лозы роняли спелые гроздья в жирную пыль. Приближенный султана шел к крепости по совету мудрейшего везиря: мусульманину пить вино следует подальше от глаз соглядатаев. В крепости старики-гяуры, совершив возлияние, всегда рассказывали историю о том, как вскружило их вино голову одного зороастрийца, правителя Мерва, и как возжелал тот себе в жены юную деву Вис, сердце которой, увы, было отдано его молодому усатому племяннику Рамину. О, парфянские времена, давшие миру один из замечательных любовных сюжетов.

Поэт выходил за городскую стену и шел через старое кладбище, где недавно коллеги моего спутника раскопали гончарную мастерскую. Там при Исламе уже не хоронили, возможно, оно осталось с той далекой парфянской эпохи, когда жили и любили друг друга прекрасная Вис и не менее прекрасный, но мужественный Рамин. Мы старались сопоставить факты. Может, именно на этом кладбище нашел последний приют тот самый мервский царь-неудачник, как известно по иранским гробницам царей-зороастрийцев, авестийцы представителей царского рода хоронили на кладбищах. Тогда, может быть, именно на старое кладбище унесли для вечного упокоения и уже престарелых Вис и Рамина, ставших героями парфянского литературного произведения, одного из самых древних любовных романов. Хайам, весьма возможно, заходил в мастерскую на старом кладбище. Ему же нужен был кувшин для вина. В мастерской горшечник, вращая ногой нижний круг, на верхнем лепил кувшин, как лепились здесь они уже не одну тысячу лет. Гончар старался придать совершенную форму своему творению, но оторвался от работы, приветствуя гостя. Он показал новый кувшин, похваливая глину со старого кладбища, из-за которой перенес мастерскую за стены Султан-калы. В руках мастера, испачканных глиной, в шуршании кружала, в прекрасном сосуде открылось поэту нечто большее: «Я к гончару зашел: он за комком комок Клал глину влажную на круглый свой станок. Лепил он горлышки и ручки для кувшинов Из царских черепов и из пастушьих ног…».

Тонкая и светлая пыль Мерва. Это прах, усыпанный черепками, и так хотелось верить, того самого кувшина, про который Хайам писал, что он «жил когда-то…». Мы ступали по праху прекрасных дворцов и великих страстей, пыль с лица вытирая осторожно, так как «Пыль, возможно, Зухрой яснолицей была!..». А мы шли все дальше мимо «гофрированных» стен Гыз-калы, миновали Дом загробной жизни султана Санджара, который, как и египетские фараоны, строил его долго и тщательно еще при жизни. Востоковед мировой известности Г. А. Пугаченкова была уверена, что «…Если бы даже весь Мерв исчез без следа, если бы не было исторических сведений, свидетельствующих о былой славе, а остался бы лишь один этот памятник, сам по себе он позволил бы представить былое величие города». Творение сельджукского мастера будет притягивать взоры еще многих поколений. Владимир Луговской, первый из советских поэтов, открывший это совершенство божественной идеи и архитектуры, оставил такие строки: «…Если б я в Бога веровал И верой горел, как свеча, На развалинах древнего Мерва Я сидел бы и молчал…». У стен величественного памятника приезжие издалека разжигали огонь под казанами, свежевали баранов, то есть совершали ведический обряд жертвоприношения, точно так, как делали их предки многие тысячи лет назад. А мы шли к цитадели Гяур-кала, где давно уже не живут зороастрийцы. Шли дальше и дальше по всхолмленной многочисленными раскопками земле, которую много раз опустошали захватчики, но которая помнит царей, ее восстанавливающих, поэтов, ее воспевающих, людей, воздававших хвалу Создателю и Его Посланнику Мухаммеду за счастье на ней жить.