Вряд ли читателю покажется новым тезис о том, что мусульманская религиозная практика, в отличие от католического или православного христианства, не предусматривает создания иерархических организаций, сродных церкви.

Таким образом, ислам, как было отмечено целым рядом исследователей — религия децентрализированная, не содержащая некоей «официальной» или «канонической» институции, говорящей от его имени в целом. Поэтому в исламе речь может идти о всех мусульманах вообще как об умме («общности»), о суннитах, составляющих джама’ (ахль ас-сунна уа ль-джама’ — «люди Сунны и общины») и держащихся сродного концепта иджма’ («общее согласие»).

Впрочем, значение этих терминов также оставляет место для дискуссий. Так, известный хадисовед Абу ’Иса ат-Тирмизи (824 — 892 гг.) понимал под джама’ (а этот термин фигурирует в целом ряде преданий от Пророка, мир ему и благословение Аллаха)«правоведов, ученых и знатоков хадисов»[1], а доксограф Абу Исках аш-Шатиби (ум. 1388) истолковывал джама’ в пяти возможных смыслах: «мусульмане в целом, противостоящие нововведениям», «правоведы, достигшие уровня иджтихада», «сподвижники Пророка», «все сторонники ислама», «мусульмане, покорные одному повелителю». Однако «предпочтительным смыслом» по его мнению, является следующий: «джама’ обозначает собрание возле имама, который держится Писания и Сунны. Понятно, что собрание возле того, кто противоречит Сунне, выходит за пределы джама’»[2].

Итак, «община» или «общность» — это авторитет, обладающий двумя характеристиками. Во-первых, коллективностью (вспомним известный хадис «моя умма никогда не сойдется на заблуждении»), а, во-вторых, приоритетом правильного вероубеждения, а не каких-либо иерархическимх структур. Таким образом, речь идет о некоем «социолекте» ислама в целом, представленным целыми поколениями ученых (от сподвижников до эпонимов мазхабов), которые, в свою очередь, являются образцом «правильных знаний» (’ильм) и «правильных действий» (’амаль).

В исторической практике ислама репрезентация этой авторитетности выглядела по-разному. В классический период средневековья ключевую общественную роль часто играли государственные структуры, обозначаемые ибн Халдуном (1332 — 1406 рр.) термином хитат ад-динийя («религиозные установления»). Ученый относил к их числу должности имамов больших и малых мечетей, учителей школ, муфтиев, которых назначает халиф, судей, их помощников, мухтасибов, надзирателей монетного двора[3]. Ключевая роль власти сохранилась в исламском мире и до сих пор — в современных мусульманських странах все религиозные институции вверены соответствующим министерствам.

Совершенно иные процессы происходили и происходят среди мусульманских общин, проживающих в светских государствах или тех странах, где официальной религией является, например, христианство. Здесь выработано две модели — историческая, характерная, главным образом, для Восточной Европы («духовное управление», «муфтият»), а также модернистская, тяготеющая к представлению исламских организаций как общественных.

Исламские организации, созданные уже в период украинской независимости, использовали как образец именно институцию «духовного управления», что обусловлено как упомянутым историческим опытом, так и возможностью более гармонично вписать централизованную структуру в религиозную среду Украины. Однако в последующие годы ситуация начала меняться, что привело к появлению совершенно новых типов организации мусульманских общин — либо модернистских по устройству, либо в принципе независимых и децентрализованных. Это процесс мы и называем «автономизацией», то есть созданием религиозных объединений, не входящих в систему «духовных управлений» и использующих совершенно другие принципы своей деятельности. Показательна статистика: если в 2005 году официально сообщалось о 57 зарегистрированных общинах «независимых религиозных управлений мусульман»[4], то в 2011 их насчитывалось уже 104[5]. Число же автономных незарегистрированных еще больше — по сообщениям некоторых аналитиков, в одном Крыму их численность достигает 250[6]. Повторимся, речь идет не об общинах, связанных с паралельными духовными управлениями (как, например, созданный в 2010 году Духовный Центр Мусульман Крыма связан с Духовным Управлением Мусульман Украины), а о тех организациях, которые либо ограничены одной общиной, либо создают структуры, не имеющие отношения к духовным управлениям.

Исходя их такой ситуации, в пределах нашего исследования мы попробуем ответить на несколько важных для современного украинского ислама вопросов: почему конкретно в украинских реалиях происходит такое «дробление» общин, какие последствия это имеет для украинской уммы в целом и, наконец, как выглядят будущие перспективы внутриисламских отношений. Представляется, что наиболее полно охватить указанную проблему можно исходя из оценки как собственно религиозных процессов, так и общественно-политических и экономических факторов противостояния и конфликтов.

Нельзя, впрочем, не отметить того факта, что понятие «духовное управление», так часто использующееся в религиозной практике украинских мусульман, претерпело в современных условиях значительные трансформации. Таврическое Магометанское Духовное Правление, существовавшее с 1831 по 1920 год[7], во многих элементах своей деятельности имело весьма ограниченные права. Постановление Государственного Совета от 28 марта 1838 года требует от Правления предоставления сведений о мечетях, «прихожанах и духовенстве» Министерству внутренних дел и губернскому правительству[8]. Все назначения на ключевые посты, а также процедура выбора имамов также находились под контролем органов власти[9].

В условия светскости украинского государства фактор вмешательства со стороны властей до определенной степени исключился, поэтому, подчеркнем, во многих случаях понятие «духовное управление» приобрело вполне новые черты. Например, как отмечают авторы монографии «Исламская идентичность в Украине», Духовное Управление Мусульман Украины во многом держится на авторитете своего лидера муфтия Ахмада Тамима[10]. Добавим к этому приоритет школы Абдаллы аль-Харрари, которого ДУМУ рассматривает в качестве выдающегося суфийского шейха. Нельзя, впрочем, не отметить черты, которая пока еще присутствует во всех духовных управлениях и, судя по всему, составляет реальную основу их деятельности — вертикаль власти.

За образец можно взять, например, Духовное Управление Мусульман Крыма, являющееся наибольшим мусульманским религиозным объединением в Украине — несмотря на отсутствие точных статистических данных по числу членов общин, реально ДУМ Крыма объединяет подавляющее большинство украинских мусульман. С точки зрения включенности ислама в общественную жизнь страны и реализации прав и свобод мусульман, такой тип религиозной администрации открывает немало перспектив.

Во-первых, лидеры многочисленных мусульманских общин более предсказуемы, поскольку обстоятельства требуют от них формирования имиджа как перед своими последователями, так и политической властью. Можно даже утверждать, что с точки зрения социальной психологии это заставляет лидеров «сохранять лицо», чувствуя ответственность за каждое заявление. В отличие, опять-таки, от малочисленных автономных общин, где мнение часто харизматичного лидера может высказываться без особой оглядки. Так, например, общины, связанные с организацией «Партия Хизб ат-Тахрир», предлагают оценки действительности (особенно в сфере политики), которые можно назвать радикальными — фактически в каждом номере газеты «Возрождение» присутствует критика современных политических процессов. Как мы уже отмечали ранее, более крупные организации (ДУМК, ДУМУ) намного осторожнее подходят к такого рода темам.

Во-вторых, в системе духовных управлений возможно рациональное и справедливое распределение средств — например, пожертвований. Используя принцип коллегиальности, можно добиться максимальной прозрачности в этом вопросе. Успешны централизованные объединения и в аспекте строительства мечетей — не случайно первая «классическая» (то есть с минаретом и другой атрибутикой) мечеть в Киеве была построена именно ДУМУ, а первые мечети на Донбассе начали появляться благодаря Духовному Центру Мусульман Украины. В определенной степени наличие разветвленной институции вызывает доверие у спонсоров — например, из тех же арабских стран.

В-третьих, духовные управления представляются украинской власти наиболее легитимными институциями, лидеры которых имеют право «выступать от имени ислама». Именно поэтому можно утверждать, что наибольших успехов в сотрудничестве с государственными структурами достигли ДУМУ и ДУМК. Это непосредственно отображается и на развитии — хоть и не без проблем, однако этим организациям намного проще, например, получить землю под строительство мечети, чем небольшим автономным общинам.

В-четвертых, определенная «вертикаль власти» в духовных управлениях позволяет осуществлять контроль над соответствием религиозных практик в общинах всем нормам ислама. В украинских реалиях, это в первую очередь означает применение правил ханафитского мазхаба суннизма. Показательна и тенденция к контролю над проповедями, распространением литературы, тематикой преподавания в медресе. Например, в начале 2012 года ДУМК объединило свои усилия по противодействию «сектам» в программу «Ислах»сектам[11], а значительная часть изданий ДУМУ изначально направлена против иных истолкований вероучения.

Отмеченные возможности духовных управлений в значительной степени способствуют не только интеграции мусульман в украинское общество (поскольку подавляющее большинство, включительно с вернувшимися татарами, имеет мигрантское происхождение), но и реализации прав на свободу вероисповедания. Что же, в таком случае, движет членами новых общин, «отколовшихся» от духовных управлений или изначально созданных как некая альтернатива «официальному» исламу? В чем суть этих мотивов: другом понимании ислама, амбициях лидеров, или, возможно, совершенно иных причинах? Ведь в начале 2012 года муфтият Крыма насчитал «десятки» таких общин лишь в окрестностях Симферополя[12], не говоря уже о всем Крыме и Украине в целом.

По нашему мнению, ответ на этот вопрос следует искать в разных плоскостях, избегая крайностей в оценках. Некоторые аналитики предлагают наиболее простое объяснение — дескать, политика духовных управлений несостоятельна, они теряют доверие «простых мусульман», не могут удовлетворить запросы молодежи и т.д[13]. Однако социологическое исследование, проведенное еще в 2008 году («Крымские мусульмане: кто мы, какие мы?») проявило весьма показательную тенденцию: наибольший уровень доверия к Меджилису (а, следовательно, и ДУМК как родственной структуре) проявили как раз те мусульмане, которые регулярно совершают намаз и придерживаются поста в месяц Рамадан. В оппозицию к традиционным представительным органам попали, по заверениям социологов, более «светские» люди[14]. Это факт дает возможность поставить под сомнение тезис некоторых исследователей о том, что создание автономных общин напрямую связано с кризисом традиционных духовных управлений.

В целом реальные факторы, которые влияют на автономизацию мусульманских общин, можно разделить на несколько категорий.

Религиозные. Казалось бы, этот фактор наиболее очевиден, поскольку разделенность мусульман на различные группы является объективной исторической реальностью. Однако, с точки зрения мусульманской религиозной практики, ислам в Украине в абсолютном большинстве представлен суннизмом, а именно последователями ханафитского мазхаба. В этой связи примечательна попытка одного из исследователей рассмотреть природу всех противоречий как следствие противостояния между ханафитами и салафитами[15]. Последние, как известно, обыкновенно ставят себя вне мазхабов, хотя и строят свою правовую систему, главным образом, на принципах ханбализма. «Хизб ат-Тахрир», в свою очередь, часто отдает предпочтение шафиизму, критически оценивая практику истисляха, то есть поиска чистой целесообразности. Однако к этим противоречиям, кроме правовой, следует добавить еще и вероучительную — в пределах того же суннитского ислама представлены школы аль-Аш’ари, аль-Матуриди (исторически популярной среди ханафитов), а также салафитов, идущих по стопам ибн Ханбала, ибн Таймийи, Мухаммада ибн ’Абд аль-Ваххаба и других средневековых и современных ученых. Представители ДУМУ отдают предпочтение ашаризму (например, в вопросах истолкования атрибутов Бога), ДУМК — школе аль-Матуриди, а салафиты опираются на свою доктрину. В отдельных случаях это ведет к появлению такфиризма, то есть часто недостаточно обоснованного (или вовсе необоснованного) обвинения оппонентов в неверии. Этот процесс не может не вызывать опасений.

Этнополитические. В 1997 году члены арабской диаспоры зарегистрировали Всеукраинскую Ассоциацию Общественных Организаций «Альраид». В основу были положены идеи исламского социального активизма, теоретическая база для которых разработана многими современными учеными — например, столь авторитетным во всем мире Юсуфом аль-Карадави (род. 1926), одним из идеологов «срединного пути» ислама (васатыйя). Ключевую роль тут сыграли два фактора — этнический, объединивший арабоязычных мусульман, а также политический, связанный с общими взглядами на развитие ислама в не-мусульманском обществе. Показательно, впрочем, сотрудничество «Альраида» с ДУМК и создание в 2009 году нового духовного управления (ДУМУ «Умма») — готовность Ассоциации к диалогу очень скоро дала свои плоды, позволив практически бесконфликтно занять влиятельную роль в украинской умме. Намного хуже сложились отношения с ДУМУ — в 1998 году Ахмад Тамим обвинил «Альраид» в «экстремизме», на что члены Ассоциации ответили судебным иском. Разбирательство длилось почти три года и завершилось выигрышем «Альраида»[16].

Немало автономных общин являются реальными объединениями этнических групп — например, азербайджанцев (по данным переписи 2001 года, их насчитывается 45.000)[17]. На базе культурных центров поволжских татар в 2006 году был создан Киевский Муфтият, с самого начала взявший курс на построение централизованного объединения. Подобный путь в свое время прошел и Духовный центр мусульман Украины (г. Донецк). Общины других этносов пока сохраняют автономные позиции.

Социальные. Как уже отмечалось, сегодня на территории только Крыма действуют сотни самостоятельных общин, независимых ни от ДУМК, ни от ДЦМК. Многие из них связаны с организацией «Партия Хизб ат-Тахрир», которая ставит своей целью воссоздание халифата, еще какая-то часть придерживается убеждений салафизма (часто называют цифру в 30 общин)[18]. Отметим, что понятие «салафизм» в обиходе современных исследователей также неоднозначно — за последние три десятилетия оценка многих общественных процессов апологетами салафизма стала более гибкой (как это было показано в предыдущих исследованиях[19]), а поэтому использовать для обозначения этого движения термин «политический ислам», по нашему мнению, некорректно. Особенно в крымском контексте — как справедливо отмечает Эльмира Муратова, общины крымских салафитов в принципе избегают публичной активности[20]. Свою задачу салафиты видят, в первую очередь, в призыве к правильным вероубеждениям, а не в пропаганде неких «политических» либо «идеологических» проектов.

В целом можно выделить три социальных причины автономизации.

Во-первых, всех «автономистов» роднит социальная база — опора на молодежь и попытка сплотить небольшие группы людей вокруг ключевой идеи, сделав ставку на развитие и реализацию социального ресурса. По мнению К. Викторовича, исследователя многих современных исламских движений, участие в таких группах дает возможность многим мусульманам (особенно молодым) проявить себя как лидеров, то есть предлагает реальное чувство власти и веру в способность что-либо изменить. Небольшая сплоченная группа, декларирующая равенство своих членов и не имеющая представительной иерархии, позволяет приобщить широкие массы людей. Исследователь называет эту идею «теорией социального движения», пытаясь объяснить современные исламские процессы именно социологическими факторами[21].

Во-вторых, также актуальна для Украины еще одна теория, а именно предложенная французской исследовательницей Жаклин Чезари, — речь идет о «секьюритизации» мусульманских общин, то есть отходе от публичности, формировании закрытых собраний, даже определенной атмосферы секретности[22]. Много таких общин функционирует не только в Крыму, но и на всей территории Украины — например, в западных регионах страны, где число мусульман минимально и поэтому любая исламская активность воспринимается местными властями и населением как нечто необычное, а иногда и враждебное. Многие мусульмане, особенно не удовлетворенные современным состоянием ислама, разочаровываются в возможности какой-либо гармонии с государством, опасаются исламофобских выпадов, часто необоснованного контроля со стороны правоохранительных органов, а также не находят общего языка с лидерами духовных управлений. Все это способствует созданию закрытых общин, избегающих какой-либо публичной активности, а это, в свою очередь, возбуждает подозрения и у власти, и у простых граждан. Часто, отказывая мусульманам в земельных участках для мечети, местные государственные органы лишь усугубляют ситуацию, принуждая мусульман вести некую «подпольную» деятельность (собираться на квартирах, частных домах и так далее). Что, впрочем, вполне допустимо с точки зрения украинского законодательства.

В-третьих, в условиях определенного отхода современных социумов от секуляризма и религиозного возрождения, начало которого социологи отыскивают еще в 60-х годах (а в Украине оно началось в конце 80-ых), появились процессы так называемой «приватизации религии»[23]. Речь идет о попытках отхода от религиозных принципов как социальных императивов и сохранения собственной идентичности в пространстве частной жизни. Например, многие представители этнических диаспор из мусульманских стран, проживающие в различных регионах Украины, не пытаются регистрировать общину, находя некую гармонию между бытием в неисламском социуме, и вместе с тем, верностью исламу. В таких условиях на первый план выходит религия как система традиций и ритуалов, а не базис для идеологической, политической, общественной или иной деятельности. В таких общинах обычно нет формальных лидеров или фиксированной интерпретации доктрины. И хотя роль таких автономных объединений по сравнению с салафитами или последователями «Хизб ат-Тахрир» незначительна, они существуют в ряде регионов Украины.

Выводы. К причинам, перечисленным выше, можно добавить и другие — и влияние из-за рубежа, и особенности финансовой политики, и личные амбиции многих лидеров. Однако даже упомянутые нами факторы показывают вполне заметную тенденцию — автономизация мусульманских общин в Украине, а именно нежелание сотрудничать с духовными управлениями, является объективной реальностью украинской части уммы, которую нельзя изменить простой реформой духовных управлений. Во многих случаях причины автономизации кроются совсем в других плоскостях — собственно религиозной, социальной либо этнополитической. Взаимные обвинения (в «неверии», «экстремизме» и так далее), которые довольно часто звучали в конце 90-х — начале 2000-х (да и не прекратились до сих пор) также не способствуют налаживанию диалога и объединению. Практически отсутствуют инструменты наладить диалог «сверху», то есть со стороны власти. Вмешательство украинских госструктур в современных условиях лишь усугубит ситуацию, от которой не выиграют ни духовные управления, ни автономные общины. Первые продолжат борьбу за «зону влияния» (например, Крым или Киев), а вторые и далее будут «секьюритизироваться», пытаясь сохранить мусульманскую идентичность еще более радикальными методами. Хорошим стартом был Совет представителей духовных управлений и центров мусульман Украины при Госкомнацрелигий Украины, созданный в 2009 году. Однако и он объединил лишь три структуры — РУНМОУ «Киевский Муфтият», ДУМУ «Умма» и ДУМ Крыма.

Представляется, что наладить мост между различными организациями могли бы представители мусульманской интеллигенции, которые могли бы хотя бы призвать к такому диалогу. Однако этот слой украинского общества пока находится в процессе формирования, в отличие, например, от соседних стран СНГ, в том числе России. Поэтому на данном этапе перед элитами мусульманских общин стоит наиболее важная задача — преодолеть тенденцию к такфиризму и понять, что ни один силовой метод решения вопросов не сможет объединить умму. Сейчас важно хотя бы остановить поток взаимных обвинений, показав реальные выгоды, которые сотрудничество различных мусульманских организаций может принести для следования пути Корана и Сунны.

Михаил Якубович, специально для «Ислам в СНГ»

[1]Абу Му’аз, Тарик. ’Акыда ахль ас-сунна уа ль-джама’ ли ль-имам Абу ’Иса ат-Тирмизи. — Ар-Рийад:  Дар аль-Ватан, 2000. — С. 57.