В научной литературе, посвященной социологии и географии религий, ислам традиционно позиционируется как «децентрализованная» религия. Общеизвестным в этом отношении является и тезис о том, что мусульманская практика не предполагает существования единого «глобального» центра, который должен иметь примерно такие же функциональные возможности, как, например, Ватикан в католицизме. 

Это, впрочем, далеко не всегда означает, что в исламской религиозной системе «от имени ислама» может говорить абсолютно каждый; еще со времен давнеисламской общины существует понятие религиозного авторитета, представленного так называемыми «улама» (араб. «ученые»).

В Коране встречаем немало айатов, где речь идет об особом значении «улама» (в широком смысле), например: «боятся Аллаха среди Его рабов только те, кто наделен знанием» (Коран, 35:28). Известный толкователь Корана Ибн Касир (XIV в.), ссылаясь на сподвижника Пророка Ибн 'Аббаса, объяснял этот айат так: «Наделенный знанием о Милосердном среди Его рабов — это тот, кто не приписывает Ему равных, позволяет дозволенное Им, запрещает запрещенное Им, придерживается Его завета, уверен во встрече с Ним, а также сознательно относится ко всем своим поступкам». Итак, «наделен знанием» — это верующий с правильным пониманием единобожия, религиозной практики, непоколебимой верой и соответствующими моральными качествами. Другой айат противопоставляет «знанию» ('ильм) «слепую волю» (гаува; букв. «желание», «страсть», «притяжение»): «Поистине, многие вводят в заблуждение других через свои желания, не имея знания» (Коран, 6: 119). Позже сформировались «цепочки» (асанид, ед. иснад) передачи религиозных знаний от одного поколения к другому, достигая корнями самого Пророка и его сподвижников — лучшим примером этого являются хадисы, каждый из которых обязательно содержит список передатчиков этого знания. Само понятие «ильм» в средневековом исламе имело столь широкое и всеобъемлющее значение (и как «религиозное», и как чисто «рациональное» знание), что некоторые западные ученые считали его принципиальной характеристикой исламской цивилизации. Можно вспомнить, например, известное исследование американского исламоведа Франца Розенталя «Триумф знания. Концепция знания в средневековом исламе» (1970), которое для новых поколений востоковедов уже стало «хрестоматийным».

Насколько актуальна эта концепция знания и специфической роли религиозных институтов для современного ислама? В странах, где ислам имеет статус государственной религии или считается основой государственности (как записано в конституции Саудовской Аравии: «арабское исламское государство… ее религия — ислам, а основной закон — Книга Аллаха и Сунна Посланника Его»), исламская система религиозного авторитета формализованная специфическим образом, сочетая как автохтонную, так и развитую под влиянием Запада правовую практику. Существует, в частности, институт верховного муфтия, а также специфического министерства по делам религии, которое занимается в основном «материальными» вопросами — строительством и ремонтом мечетей, развитием сети религиозного образования, вопросами межрелигиозного диалога и др. С «официальным» исламом, обычно вписанным в государственный строй определенной мусульманской страны, часто конкурируют неформальные лидеры — телепроповедники, независимые ученые, представители религиозной оппозиции, транснациональных исламских движений и др. Часто обстоятельства складываются так, что, учитывая свою независимость, представители «неформальных» исламских институтов имеют гораздо большую популярность, чем представители официальных структур.

Впрочем, для государств, где ислам пока не является государственной религией, а мусульмане составляют меньшинство, характерна совершенно иная ситуация. В некоторых странах, которые имели исторический опыт вхождения в мусульманское общественно-политическое пространство, сохранился определенный институциональный централизм. Так, например, на балканских землях, которые длительное время входили в Османскую империю, существует тенденция к возрождению и функционированию традиционных институтов муфтията. В Боснии и Герцеговине, например, абсолютное большинство мечетей и религиозных учреждений подчинены так называемому Риясету (тюрк. «представительство»), а исламский религиозный лидер имеет титул Реис-ль-улема (тюрк. «глава ученых»). В Риясет входят 15 членов, которые каждые четыре года избираются советом всей Исламской Заедницы («Исламской общины»). Похожая система, но уже во главе с «муфтием», существует в соседних Албании, Македонии и Болгарии, общины которых также относятся к «постосманскому» суннизму, представленному ханафитского-матуридитским истолкованием ислама с элементами суфийской духовности (кадарийского, байрамийского, хальватийского и других тарикатов).

Примерно такой же опыт характерен для регионов, которые в свое время входили в Российскую империю. Опыт первых централизованных по требованию государства исламских объединений (прежде всего Оренбургского магометанского духовного собрания), который заложил основу для дальнейшего институционального бытия ислама на территории Восточной Европы, Центральной Азии и Кавказа, в значительной степени актуален и сегодня. Десятки «духовных управлений» в РФ, соответствующие централизованные структуры в странах Центральной Азии, Беларуси и Украины вобрали в себя все особенности своих древних прототипов. Используется преимущественно этнический ресурс, риторика религиозных лидеров обычно показательно лояльна к политической власти, основная часть просветительской деятельности призвана на сохранение ритуальной составляющей ислама, а в вопросах идеологического характера большинство «духовных управлений» постсоветского пространства акцентируют внимание на своей «традиционности» перед лицом новых мусульманских движений. В этих условиях складывается ситуация, когда многие религиозные лидеры (особенно те, которые оказались во главе духовных управлений в девяностых годах) не имели соответствующего образования, а, следовательно, скорее выступали как администраторы-функционеры, чем авторитеты в вопросах шариата.

Несмотря на то, что многие централизованные духовные управления (особенно в РФ) сделали немало инвестиций в развитие исламского образования, науки, книгоиздания и международного сотрудничества, кризис религиозного авторитета на постсоветском пространстве до сих пор остается одной из самых острых проблем мусульманских сообществ. В определенной степени эти проблемы проектируются и на Украине. Например, этноцентрические исламские религиозные институты, которые позиционируют себя в качестве «традиционных», достигли сравнительно небольших успехов на ниве мусульманского образования, развития соответствующих медиа или становление поколения собственно исламских украинских ученых. Под последними имеются в виду прежде всего те религиозные авторитеты, которые в своих суждениях-фетвах ссылаются именно на реалии украинского общества, особенно в условиях политического и военного кризиса, ведь, как известно, «каждая фатва дается согласно состоянию, месту и времени». Лишь в последние годы сравнительно новые духовные управления начали активно действовать и в этом направлении.

В этом отношении показательно, что опыт организаций несколько иного типа, который предполагает не централизацию под руководством единого лица или группы лиц, а скорее совокупность автономных общин с общими подходами к истолкованию исламской доктрины, может продемонстрировать большую эффективность, поскольку заставляет верующих не полагаться исключительно на «верховный авторитет», а прилагать значительные усилия для самостоятельной организации религиозной деятельности. В значительной степени этот опыт присущ мусульманским общинам на Западе, где значительный уровень демократизации общества формирует несколько иное видение устройства религиозных институтов. Например, в Соединенных Штатах Америки, где автору этих строк приходилось изучать деятельность мусульманских организаций, фактическим руководителем локальной общины является президент, который избирается на определенный срок (2,3,4 или более) и занимается организационной работой. Финансовые вопросы, в том числе и сотрудничество со спонсорами, решает специальный комитет, который ежегодно отчитывается перед обществом, донося каждому члену полную информацию о поступлениях, расходах, состоянии счетов и др. Собственно имам мечети выступает исключительно как «наемный работник» и, в зависимости от своего уровня, может свободно заниматься не только чисто обрядовой, но и необходимой просветительской, представительной и другой деятельностью. Похожая система функционирует и в европейских странах — например, в Бельгии и Германии, где автор также имел возможность знакомиться с деятельностью мусульманских организаций, определенная централизация общин происходит не с целью развития «властной вертикали», а на уровне взаимовыгодного сотрудничества в образовательных, культурных, благотворительных и других проектах.

Примером таких проектов может быть Европейский мусульманский совет, Европейский совет фетв и исламских исследований, Федерация исламских организаций Европы и многие другие. Благодаря этим усилиям появились и соответствующие образовательные учреждения европейских мусульман, которые выдают дипломы, признаваемые государством: Исламский университет Роттердама (Роттердам, Нидерланды), Европейский исламский университет (Схидам, Нидерланды), Центр исламской теологии Тюбингенского университета (Тюбинген, Германия) и др. Прозрачность в деятельности и ответственность религиозных лидеров перед общинами вызвана и тем, что это в основном коррелирует с базовыми экономическими ценностями европейского среднего класса, который, среди прочего, представленный сегодня и мусульманами, особенно теми, которые родились уже в европейских странах. С каждым годом деятельность соответствующих структур европейского ислама становится все больше интеллектуализированной и более открытой по отношению к соответствующим обществам, а недавние социологические исследования показывают, что радикальные идеи или политика изоляционизма и «геттоизации» в целом чужда для абсолютного большинства европейских мусульман. Новые вызовы, с которыми сталкиваются мусульманские общины Европы (карикатурные скандалы, участие отдельных верующих в вооруженных формированиях за пределами ЕС), побуждают мусульман к еще большей открытости с целью дистанцирования от идей, которые могут быть негативно восприняты немусульманским большинством.

Понятно, что говорить о каком-то «европейском опыте ислама» в целом сложно, поскольку в разных странах ЕС существуют различные законы о религиозной среде — от менее (Франция, Швейцария, Австрия) до более либеральных (Польша, Германия, Италия), но в целом исламские общины в странах ЕС имеют тенденцию к «демократизации» своего устройства. Такой подход способствует развитию активной издательской, медийной, научной, культурной и иной деятельности, которая формирует положительный образ ислама в глазах представителей других вероисповеданий, а самое главное — формирует поколение ответственных исламских ученых, которые сочетают традиционное исламское образование с современным коммуникативным стилем.

Именно в украинских реалиях существует насущная необходимость налаживания долгосрочного сотрудничества между академической востоковедческой и религиозной исламской средой, поскольку, как изучение классического, так и современного ислама может быть точкой соприкосновения обеих сфер. Этот проект можно воплотить в виде специального исламоведческого центра, который бы занимался, среди прочего, еще и проблемами исследования истории ислама в Украине и привлекал бы к этой тематике университетскую молодежь. Не менее актуальным остается и вопрос экспертной оценки исламских процессов в современном мире — заметно, что топовые украинские медиа довольно редко обращаются за комментариями к отечественным ученым, в том числе и востоковедам, в силу заметно слабой публичной представленности этой области науки. Впрочем, «интеллектуализация» украинского ислама невозможна без собственно культурной деятельности, которая в условиях самоуправления и самостоятельности общин (даже в ситуации вхождения в централизованную структуру) получает значительные возможности именно на местах, в частности, в регионах Украины. Сейчас особого внимания требуют западные и центральные области Украины, где, в основном за счет переселенцев с Востока и Крыма, увеличилась численность мусульман. Позиционирование исламских общин именно как «культурных» (а не только чисто «религиозных») центров, где могут осуществляться популярные и интересные даже для немусульман проекты, может способствовать преодолению антиисламских стереотипов и созданию зрелой почвы для «исламского призыва» (даува) в его широком понимании.

На наш взгляд, местные мусульманские общины должны активнее сотрудничать с медийной, культурной и образовательной инфраструктурой (музеями, школами, библиотеками, местной прессой и др.) В украинских регионах, проводя специализированные выставки, инициируя соответствующие публикации и сохраняя исламское наследие Украины, которое, к сожалению, пока довольно мало известно рядовым гражданам. Понятно, что эта практика во многом зависит от наличия лидеров в конкретных общинах, уровня их образования, возможностей привлечь финансирование и др. А это возвращает нас к первому и самому главному положению этой статьи — созрела насущная необходимость развития «исламского знания» в Украине, в частности исламских образовательных и научных учреждений, которые бы готовили не просто имамов, а именно лидеров, соответствующих исламскому идеалу ученого — человека, в котором глубокое знание ('ильм) сочетается с ответственными поступками ('амаль).

Оказывается, что реализация упомянутого опыта в Украине, который уже воплощается в жизнь некоторыми общественными организациями и духовными управлениями, в итоге приведет и к позитивным сдвигам в украинском исламе, который сейчас остро нуждается во взвешенных, умеренных и обоснованных исламским вероучением оценках актуальных общественно-политических проблем. В итоге именно такой подход, а не ограничение ислама обрядовой практикой, будет способствовать дальнейшему укреплению и развитию исламской идентичности украинских мусульман.

Михаил Якубович специально для "Ислам в Украине"