Понять и проанализировать современную ситуацию в Узбекистане, социо-культурный контекст происходящих здесь реформ невозможно без анализа религиозной ситуации в республике, доминирующая роль в которой принадлежит исламу.

Ислам, распространившийся на территории современного Узбекистана с VIII-X вв., являлся на протяжении последующего тысячелетия господствующей религией как кочевых, так и оседлых народов Центральной Азии. Наступление на ислам со стороны Советской власти, продолжавшееся с разной степенью интенсивности с середины 20-х по середину 80-х годов, не смогло вытравить ислам из сознания местного населения, которое продолжало сохранять приверженность многим мусульманским традициям и обычаям.

С конца 80-х годов в Узбекистане интенсивно начали происходить процессы религиозного возрождения, основными признаками которых были:

- резкое увеличение числа людей, считающих себя мусульманами (фактически более 90% коренного населения называют себя мусульманами в ответ на вопрос об их религиозной принадлежности);

- значительное увеличение числа мечетей (от 300 в 1989 г. до 6000 - к 1993 году); увеличение числа студентов и слушателей религиозных учебных заведений в несколько раз, и т.д.;

- провозглашение мусульманских праздников Курбан Байрам (ид аль-курбан) и Ураза Байрам (ид аль-фитр) в качестве государственных;

- празднование памятных дат, связанных с именами крупных религиозных деятелей Центральной Азии в государственном масштабе;

- легальное распространение информации, пропагандирующей ценности и нормы ислама (книги, брошюры, теле- и радиопередачи, и т.д.);

- расширение международных контактов с мусульманскими странами, вступление Узбекистана в международные исламские организации (ОИК, ЕСО и т.д.);

- возникновение и активизация деятельности политических движений под исламскими лозунгами, их консолидация с другими оппозиционными силами в республике.

С того времени религиозная ситуация в республике претерпела значительные изменения. Несмотря на большое количество литературы по данной проблеме, мало исследованными остаются целый ряд вопросов: Насколько един и однороден ислам в современном Узбекистане? Насколько бесконфликтны его отношения с другими религиями Узбекистана (прежде всего, с различными христианскими конфессиями)? Насколько сами эти конфессии влияют на позиции ислама в республике? Каково влияние международных и региональных "центров сил" на религиозную ситуацию в Узбекистане? И, наконец, каково влияние на нее региональных конфликтов?

Соответственно, нашей целью является анализ динамики ислама в республике в трех плоскостях: 1) этно-географической (по трем основным этно-геогрфическим регионам республики); 2) сравнительно-религиозной (отношения между исламом и неисламскими конфессиями в современной социальной ситуации в республике) и 3) геополитической (влияние внешних факторов на религиозные процессы в республике). Рассмотрим каждый из аспектов последовательно.

"География" ислама в республике

Распространение ислама в Республике крайне неоднородно, и почти полностью совпадает с этнической картой Узбекистана. Западная и северо-западная части республики, за исключением Хорезма, имеющего древние исламские традиции, заселены преимущественно представителями тюркско-монгольского субстрата узбекского народа, образовавшегося под воздействием длительной ассимиляции с северными кочевыми племенами. Эти племена приняли ислам достаточно поздно и притом, в "облегченном", номадическом варианте. Это предопределило достаточно умеренное отношение к исламу, его сохранение, главным образом, в виде традиций и обычаев.

В крупных городских центрах, находящихся в центральной и восточной части республики, традиционно проживали ираноязычные купцы и ремесленники, достаточно трезво относящиеся к исламу и считающие его, прежде всего, интегральной частью своей городской субкультуры. Относительно высокий уровень образованности в этих городах, а также их неоднородный национальный состав обусловили утверждение здесь умеренных форм ислама. Однако эмиграция в конце 80-х-начале 90-х годов русскоязычных этнических меньшинств, составлявших значительную часть населения этих городов, привела к тому, что возникшие "пустоты" стали интенсивно заполнятся за счет притока негородского населения. Хотя этот новообразовавшийся слой городского населения достаточно неоднороден, его социальные настроения гораздо менее устойчивы, нежели настроения коренного городского населения, в том числе и в отношении к исламу. Особенно этохарактерно для Ташкента, поскольку именно здесь демографические процессы шли особенно интенсивно. Необходимо также учитывать и то, что Ташкент и Бухара являются центрами ислама в Узбекистане, так как именно в них сосредоточены основные административные и учебные центры местного религиозного управления.

 Ферганская долина, точнее ее часть, принадлежащая Узбекистану (северо-восток республики), представляет собой достаточно специфический в религиозном плане регион. Окруженное со всех сторон высокими горными хребтами, местное узбекское население долины издавна имело более прочные контакты с узбеками из других республик, проживавшими в долине и даже с местными представителями других центральноазиатских народов (прежде всего, с таджиками), нежели со своими соплеменниками из остальной части Узбекистана. Этот географически предопределенный сепаратизм, помноженный на объяснимую сходными географическими причинами меньшую развитость социально-экономической инфраструктуры, и определил особый характер динамики ислама в этом регионе за последние годы.

Ислам в Ферганской долине

С начала 80-х годов в долине увеличивается число нелегальных частных религиозных школ, в которых, кроме арабской графики, преподавались традиционные мусульманские дисциплины. Со второй половины 80-х годов, с ослаблением атеистического контроля со стороны государства, происходит легализация и стремительное увеличение этих учебных центров, а, с другой стороны, усиление их контактов с зарубежными мусульманскими организациями, прежде всего, из Саудовской Аравии. В результате таких контактов происходит изменение не только характера функционирования этих центров, но и их идеологии. Из школ традиционного, хотя и подпольного, исламского образования они все быстрее превращались в самостоятельные религиозные центры радикального толка, в программу которых, кроме обучения, входила пропаганда собственных социальных и политических взглядов.

В учебных и религиозных центрах долины усилилось влияние ханбалитской школы (мазхаба) суннизма, гораздо более радикального, нежели традиционный для Туркестана ханифитский мазхаб. Однако эти взгляды, окрещенные исследователями и журналистами "вахаббизмом" (течение, возникшее в Аравии в середине XVIII в., одной из черт которой является враждебное отношение к почитанию мавзолеев мусульманских праведников), или "неоханбализмом", в действительности имели гораздо больше общего, несмотря на "исламскую" форму, с насаждавшимися коммунистической идеологией представлениями о социальной справедливости, которые не были последовательно осуществлены самими большевиками. Кроме самой практики этих "неоханбалитских" центров, которая включала бесплатные "завтраки" для учащихся и методов обработки верующих (включая женщин) на явочным образом проводимых "собраниях" в частных домах, сами идеи этих центров напоминают идеи большевизма периода 20-30 годов. Это и требования необходимости имущественного равенства и тотального контроля над жизнью граждан, а также дух нетерпимости ко всем прочим идеологиям и конфессиям.

Наиболее полно идеология и практика этих центров проявилась в деятельности движения "Адолат" ("Справедливость"), которое было создано в 1991г. в городе Намангане. Члены этого движения организовали патрулирование улиц и базаров, в ходе которого были задержаны все лица, представлявшиеся "стражам исламского порядка" подозрительными. "Социалистической" по духу была и борьба членов движения за справедливое распределение товаров, против спекуляции. Не случайно на первых порах деятельность движения не встретило противодействия со стороны партийной номенклатуры области. Показательно и то, что среди требований, выдвинутых руководству республики активистами движения на массовом митинге в Намангане в декабре 1991 года: провозглашение ислама государственной религией и идеологией, передача движению ряда административных зданий в Намангане, легализация оппозиционных изданий. Лишь последнее требование можно признать соответствующим нормам демократического общества. Эта ситуация вызвала серьезную тревогу как у руководства республики, так и у представителей официального духовенства, увидевшего в "неоханбалитском" движении в Ферганской долине сильного и агрессивного конкурента, а также у представителей этнических меньшинств и европеизированной интеллигенции, опасавшейся взрыва религиозного фанатизма.

В декабре 1992 г. была принята Конституция Республики Узбекистан, которая, наряду с принципом невмешательства государства в деятельность религиозных объединений (ст.61), запрещает создание религиозных обществ (р.о.), пропагандирующих религиозную вражду, а также создание по религиозному признаку военизированных объединений и политических партий (ст. 57). Эти положения конституционно закрепили все те принципы, которые содержались в Законе о свободе совести и религиозных организациях (1991 г.), который также определял порядок регистрации религиозных объединений (гл.2), их имущественное положение (гл. 3), ограничивая тем самым деятельность экстремистских религиозных объединений жесткими юридическими рамками.

После принятия Парламентом республики этих законодательных актов, деятельность "Адолат" была полностью прекращена. Позже многие члены движения влились в ряды таджикской оппозиции.

В соответствии с этими же законами, в том же 1992 году была прекращена и деятельность "Одамийлик ва инсонпарварлик" ("Человечность и милосердие"), организации, аналогичной "Адолат", действовавшей в г. Коканде, а также узбекского филиала Исламской партии возрождения (ИПВ). Последняя, хотя и не имела существенного влияния в республике, скомпрометировала себя действиями таджикского крыла ИПВ, сыгравшего значительную роль в дестабилизации ситуации в Таджикистане. Показательно, что российскому филиалу этой партии было отказано в регистрации и в России, где мусульмане составляют значительную часть населения.

Ислам в крупных городских центрах республики
(Ташкент, Бухара, Самарканд)

В отличие от Ферганской долины, в крупных городах республики позиции ортодоксального ислама были достаточно сильными, поэтому процесс "де-атеизации" не принял здесь таких конфликтных форм. Ташкент, где находится Духовное управление мусульман и Исламский институт, лишь один раз стал свидетелем демонстрации религиозного характера, организованной 3 февраля 1989 г. (то есть, еще в советский период) партией Ислам и демократия. Однако демонстранты фактически выдвигали только одно требование - смену руководства Духовного управления, что и было сделано 15 марта 1989 г. на съезде мусульманского духовенства республик Средней Азии и Казахстана. Тогда новым муфтием был избран Мухаммад-Содык Мухаммад Юсуф, бывший до этого ректором Исламского института.

Хотя новый муфтий демонстративно отказался от идеи превращения ислама в политическую силу в республике и утверждал, что события в Ферганской долине не имею ничего общего с исламом, его практическая деятельность свидетельствовала об определенной политической позиции. Это и его поддержка таджикской оппозиции (прежде всего, одного из ее лидеров, Тураджонзода), и идеи создания единого пан-исламского Туркестана (показательно, что сходные взгляды составляли платформу партии "Ислам и демократия", благодаря активности которой Мухаммад-Содык получил свой пост). Однако наиболее слабым звеном в позиции муфтия стала начатая им реорганизация Управления, отстранение ряда влиятельных священнослужителей, что фактически привело к расколу в Управлении, который, хотя и не носил политического характера, мог оказать дестабилизирующее воздействие на все общество (эти события разворачивались одновременно с событиями в Ферганской долине и обострением межтаджикского конфликта). Были вскрыты и некоторые финансовые нарушения в деятельности Управления. В результате в апреле 1993г. Мухаммад-Содык был вынужден уйти в отставку, а новым муфтием был избран имам М. Абдуллаев из Бухары, занимающий более лояльную позицию, чем его предшественник.

В Бухаре и Самарканде религиозная ситуация на протяжении всего периода независимости оставалась достаточно стабильной. Значительное увеличение числа мечетей в период "религиозного бума" в республике вскоре "затормозилось", многие новые мечети так и остались недостроенными; были даже единичные случаи, когда местные жители тайком частично разбирали недостроенные мечети на стройматериалы для личных нужд.

Кроме того, в последние два-три года сократился прием слушателей в бухарское медресе Мир-Араб, резко возросший в конце 80-х годов. Тем не менее, традиционный ислам продолжает занимать важнейшее место в культуре этих городских центров. Особое место занимает массовое паломничество к могиле ходжи Бахаутдина Накшбанди, чье 675-летие было торжественно отмечено в сентябре 1994 года.

 В целом, религиозная ситуация в крупных городах республики, определяющих ее политический и культурный "климат", на сегодняшний день является стабильной.

Ислам на остальной территории республики
(Центральная и Западная части)

В этих частях республики всегда было сильным влияние традиционного ислама, а также суфийских братств. Хотя после либерализации духовной жизни в республике в конце 80-х здесь увеличилось число мечетей, однако, за весь период, прошедший с того времени, в этой части Узбекистана не было зарегистрировано ни одного выступления под религиозными лозунгами.

Соответственно, местные власти не рассматривают исламизацию как угрозу социальной стабильности и поддерживают религиозную активность населения. Программы культурных мероприятий строятся с учетом исламских традиций и культурных ценностей. Например, в начале декабря 1996 г. в городе Гулистане Сырдарьинской области хокимиатом области совместно с местным университетом было проведено мероприятие под названием "Ислам, просвещение, личность", целью которого было популяризация культурных и юридических норм ислама в профилактике правонарушений.

 Таким образом, несмотря на то, что религиозная ситуация внутри республики характеризуется крайней неоднородностью, в целом, можно констатировать, что на сегодняшний день исламизация не представляет собой серьезную опасность для стабильности Узбекистана. Однако подобный вывод был бы не вполне правомерным, если бы не был подкреплен анализом динамики сосуществования ислама с другими религиями и духовными течениями современного Узбекистана, прежде всего, с христианскими конфессиями, так как именно этот аспект проблемы ярче всего отражает культурно-экономическое сосуществование коренного населения и этнических меньшинств.

Ислам и другие религиозные конфессии Узбекистана

Тот факт, что Центральная Азия издревле была территорией сосуществования нескольких этносов, обусловил и многообразие форм религиозной жизни региона. На протяжении полутора тысячелетий до прихода ислама здесь бок о бок развивались зороастризм, буддизм, христианство, иудаизм и манихейство, причем зороастризм, христианство и иудаизм, признанные мусульманскими богословами в качестве религий Писания, продолжали существовать и после утверждения ислама. Однако, где-то с 15 в. их влияние на религиозную жизнь региона фактически прекратилось.

Ситуация несколько изменилась после колонизации Туркестанского края, за которым последовала постепенная миграция населения из России, преимущественно христиан. Основная часть мигрантов - русские и украинцы - исповедовали православие. Среди нерусских преобладали католики (в основном, поляки), лютеране (немцы) и иудеи-ашкенази. Однако пропорция мигрантов была крайне незначительна по сравнению с массой коренного населения, исповедывавшего ислам, к тому же, царское правительство не вмешивалось в религиозную жизнь колонии и не поощряло миссионерскую деятельность среди местных мусульман; поэтому первые полвека российской колонизации не привели к сколько-нибудь существенному изменению статуса ислама как основной религии.

Советизация Узбекистана была ударом для всех религий, существовавших на его территории, ислам все же понес наиболее серьезный урон, поскольку:

а) была насильственно нарушена местная духовная традиция; из господствующей религии ислам превратился только в одну из религий, наряду с другими, уничтожавшимися новой властью;

б) значительное увеличение миграционных потоков за годы советской власти привели к значительному изменению этнической карты региона, но не в пользу мусульманского населения. Хотя среди мигрантов была определенная доля мусульман (турков-месхетинцев, крымских татар, казанских татар), основную долю приезжавших составляли лица, относившиеся, в силу своих национальных корней, к неисламским конфессиям (русские, украинцы, белорусы, армяне, евреи, корейцы, греки и т.д.). Идеи постепенной европеизации (русификации) и ассимиляции коренного населения с некоренным, возникшее как следствие советской национальной политики, также вымывали этнокультурную базу центральноазиатского ислама;

в) наконец, процессы индустриализации и модернизации Узбекистана, происходившие в советский период, стали еще одним испытанием для исламской ментальности, поскольку две другие религии региона - христианство и иудаизм - имели гораздо более богатый опыт адаптации к существованию в условиях модернизации и индустриального развития.

Таким образом, к началу периода Независимости позиции ислама среди других конфессий Узбекистана были достаточно нестабильными: хотя за исламом продолжала оставаться основная часть населения, в городских центрах, бывших издревле форпостами исламской культуры Мавереннахра, ситуация изменилась не в пользу ислама, поскольку именно в городах особенно интенсивно шли все вышеописанные процессы.

За пять лет Независимости баланс между исламом и остальными конфессиями в Республике Узбекистан претерпел достаточно серьезные изменения. Всплеск религиозной активности населения, исповедавщего ислам, имевший место в конце 80-х - начале 90-х годов, наблюдался и в других, неисламских конфессиях Узбекистана. Однако в течение последних двух-трех лет этот религиозный всплеск пошел на спад, что вызвано, кроме факта стабилизации жизни в республике, тем, что после эмиграции в республике остались наиболее адаптированные и рационально- ориентированные представители этнических меньшинств. На сегодняшний день Министерством Юстиции Республики Узбекистан зарегистрировано более двух с половиной тысяч религиозных объединений. Из которых 90% составляют мусульманские общины (2482 общин).

 Итак, на сегодняшний день в Узбекистане официально существует 37 немусульманских конфессий. Кроме православной церкви, к их числу относятся: католики, союз евангельских христиан-баптистов (16 общин и 40 священнослужителей), адвентисты седьмого дня (10 организаций и 12 священнослужителей), всего 119 христианских общин, а из нехристианских - иудаизм, исповедываемый евреями ашкенази и бухарскими евреями (первые насчитывают 16 общин и 15 священнослужителей), а также буддисты, кришнаиты и т.д. (всего 37 конфессий).

Христианские конфессии

Существование христианства в Узбекистане на протяжении последних пяти лет определялось рядом факторов.

Во-первых, с либерализацией духовной жизни общества с середины 80-х годов стал происходить процесс естественного этно-религиозного самоопределения славянских народов республики, а также этнических немцев, что привело к резкому увеличению среди этих меньшинств лиц, считающих себя христианами той или иной конфессии.

Во-вторых, вследствие деятельности миссионеров протестантского толка (преимущественно из США, Германии и Южной Кореи) увеличилось число христиан среди представителей традиционно нехристианских народов Узбекистана - корейцев, отчасти, татар и даже узбеков.

С другой стороны, интенсивная эмиграция некоренного населения, которая пришлась на конец 80-х - начало 90-х годов, привела к сужению этнической базы более традиционных для республики христианских конфессий - православия и лютеранства. Кроме того, изменившийся после распада Союза статус узбекско-российских отношений во многом поставили Православную церков в очень сложное в республике положение, зависящее от достаточно сложной динамики этих отношений.

В результате произошло перераспределение сил среди христианских конфессий республики, что не могло не сказаться и на системе отношений "христианство - ислам". Хотя православие по-прежнему сохраняет положение доминирующей христианской конфессии, оно, как раз, менее остальных способно влиять на позиции ислама в Узбекистане.

Активный прозелитизм никогда не был главной целью Центральноазиатской епархии, а в постсоветский период политическое и экономическое положение церкви в республике делает его вообще невозможным. Кроме того, и среди проживающих в республике представителей православных меньшинств отношение к православию, далеко не однозначно: многие из них являются православными чисто формально, поскольку атеизм прочно ассоциируется с коммунистическим прошлым, а западный термин агностицизм еще не прижился в массовом сознании. Поэтому на данном этапе православие остается более культурно-этнической, нежели социально-политической силой в республике. Не случайно в ходе визита Патриарха Всея Руси Алексия II по случаю празднования 125-летия Центральноазиатской епархии всячески подчеркивалась именно культурная роль центральноазиатского православия, высказывались идеи открыто экуменического характера. Логично предположить, что подобную роль Православная церковь в Узбекистане будет играть и в будущем, причем, независимо от динамики узбекско-российских отношений. По крайней мере, до сих пор ни в одном из существующих сценариев отношений России с бывшими союзными или автономными республиками (даже в наиболее конфликтных из них) православие ни разу не выступало инструментом открытого политического давления.

Христианские конфессии протестантского толка находятся в более благоприятном положении, поскольку пользуются поддержкой влиятельных экономических и политических кругов США, Германии и Южной Кореи - государств, с которыми Узбекистан развивает плодотворное сотрудничество. Кроме традиционного лютеранства это - различные конфессии евангелического толка, располагающие значительными финансовыми и техническими возможностями, что позволяет им охватывать своей деятельностью самую широкую и разнообразную аудиторию. В отличие от традиционных ответвлений христианства, существующих в Узбекистане (православия, католицизма и лютеранства), этим протестантским конфессиям присущ активный прозелитизм, не ограниченный никакими этнокультурными рамками. Тем не менее, миссионеры этих конфессий развивают наибольшую активность среди корейской диаспоры, чье значение за последние годы экономической жизни республики резко возросло. Бывшая до того преимущественно сельской, корейская диаспора быстро перебирается в крупные города, занимая экономические и социальные ниши, оставшиеся вакантными после эмигрировавших представителей других национальных меньшинств. Характерно, что среди прихожан этих церквей немало и представителей мусульманских народов Узбекистана - крымских и казанских татар, а также тех, кто может считаться мусульманами по одному из родителей. Для всех них принадлежность к подобным интернациональным конфессиям позволяет сохранить в условиях диаспоры, выработанные у них с детства стереотипы вненациональной идентичности.

Наконец, особую статью деятельности миссионерских церквей составляет пропаганда среди представителей коренного населения. С этой целью проводится специальная подготовка проповедников для ведения проповеди на узбекском языке. Однако, хотя эти конфессии и являются, возможно, единственным течением христианства, способным влиять на позиции ислама в республике, их возможности даже в период миссионерского бума начала 90-х были крайне ограничены языковыми (английский и русский) и территориальными (крупные города и их окрестности) рамками. В последнее время, с постепенным приближением уровня цен в республике к мировым, сужаются и экономические возможности этих церквей. В немалой степени этому способствует избавление представителей этнических меньшинств от страха стать жертвами местного национализма, а представителей коренной национальности - от страха тотальной исламизации.

 Таким образом, несмотря на то, что миссионерские протестантские церкви являются наиболее существенной силой среди христианских конфессий Узбекистана, способных влиять на позиции ислама в республике, сфера их действий достаточно ограничена, а их активность имеет последние год-два устойчивую тенденцию к снижению. Проповедники этих церквей стремятся вообще не упоминать ислам и все, что с ним связано, на своих проповедях, обращая свою полемику на другие христианские конфессии или на коммунистические идеи. Характерно, что и мусульманское духовенство республики не склонно рассматривать эти церкви как серьезного конкурента (по крайней мере, какого-либо заявления или акции с его стороны против миссионерских церквей до сих пор не было).

Ислам и иудаизм, кришнаизм, зороастризм

Основной неисламской конфессией современного Узбекистана является христианство, однако отрицать влияние других религиозных течений на динамику развития ислама (особенно в крупных городах) было бы неправомерно.

Иудаизм является единственной религией, существовавшей на территории Узбекистана как в доисламский период, так и в эпоху ислама, хотя область ее распространения была ограничена, за редким исключением еврейской диаспорой, проживающей в крупных торговых центрах. Значительный приток евреев-ашкенази с конца прошлого века не изменил сложившуюся здесь веками устойчивую систему отношений ислам - иудаизм: представители ашкенази в своем большинстве не придерживались установлений иудаизма, а также не стремились к ассимиляции с коренным населением. После значительной эмиграции евреев из республики во второй половине 80-х начале 90-х гг. позиции местного иудаизма значительно ослабли, зато он получил возможность пользоваться прямой поддержкой из Израиля, с которым Узбекистан имеет достаточно позитивные отношения. Однако, хотя Израиль относится к числу государств, не заинтересованных в ускоренной исламизации Узбекистана, поддержка иудаизма в республике не может рассматриваться как возможный инструмент влияния на позиции ислама, поскольку, в отличие от христианства, его распространение всегда было ограничено жесткими этническими рамками.

Кришнаизм (и ряд близких к нему по ориентации эзотерических школ и кружков - рериховцев, розамирцев, и т.д.), в отличие от всех вышеописанных неисламских конфессий, ограничен не этнокультурными рамками, а элитарностью своей практики. Распространившись в период религиозного бума конца 80-х - начала 90-х, это течение вобрало в себя маргинализированные слои городских интеллектуалов (в основном, молодежи), заполнив собой ту духовную нишу, которую в городской жизни Мавераннахра традиционно занимали суфийские братства, и, в какой-то мере, затормозив на определенное время возрождение суфийских общин в крупных городах республики. Кроме того, средимногих адептов этих течений весьма популярны идеи экуменизма, а также своеобразное эзотерически-очищенное восприятие ислама, что позволяет предположить их возможный синтез с возрождающимся суфизмом в будущем.

Наконец, зороастризм, не имея в Узбекистане собственной церкви и адептов (хотя единичные случаи обращения имеются), все же, как не парадоксально, определенным образом влияет на отношение к исламу. Кроме общеизвестного факта, что зороастрийский по происхождению праздник Навруз был первым среди официально возрожденных религиозных праздников, а герб республики украшает зороастрийская птица Хумо (Семург), интерес к зороастризму среди интеллектуалов достаточно высок. В отличие от Таджикистана, где апологей зороастризма исходит из националистических и проирански настроенных кругов (в том числе, связанных с движением "Растохез"), в Узбекистане интерес к зороастризму не имеет националистической подоплеки, и отражает консенсус интересов, как коренной, так и русскоязычной интеллигенции, одинаково не желающей фундаментализации ислама в республике, и склонной видеть в популяризации доисламской культуры своего рода баланс этому. Тем не менее, вряд ли следует ожидать, что эта сугубо интеллектуальная тенденция сможет в ближайшее время получить конфессиональное или социально-политическое оформление.

Итак, хотя либерализация религиозной жизни в конце 80-х годов наиболее существенно отразилась именно на исламе и вернула ему доминирующий статус по отношению к остальным религиям в Узбекистане, в условиях светского развития республики это не привело к ущемлению их автономии. Несмотря на значительную эмиграцию представителей так называемых русскоязычных меньшинств, составляющих этнокультурный субстрат неисламских религий, эти религии также смогли воспользоваться плодами снятия атеистического контроля: увеличилось число верующих и священнослужителей, были открыты новые церкви и молельные дома. После обретения Узбекистаном политического суверенитета положение большинства этих конфессий стало в большей степени зависеть от действия внешних факторов в лице стран, патронирующих их деятельность. В более благоприятном положении оказались те из них (прежде всего, протестантские миссии), которые пользуются поддержкой наиболее влиятельных партнеров Узбекистана (США, Германии, Кореи) хотя, в отличие от Казахстана и Киргизии, их деятельность имела весьма незначительное влияние на позиции ислама в республике.

 Все это говорит о том, что внутренние ресурсы "религиозного бума" в республике (как исламизации, так и антиисламизации) уже исчерпаны. Однако внешние факторы, влияющие на позиции ислама в Узбекистане и его характер, еще продолжают действовать. Рассмотрим этот аспект подробнее.

Внешние факторы, влияющие на позиции ислама в Узбекистане

Узбекистан, как и другие центральноазиатские государства, с распадом Союза стал сферой новой "Большой Игры" региональных и международных держав и ислам начал рассматриваться большинством из них как сила, способная содействовать или, наоборот, препятствовать осуществлению их интересов в регионе. В зависимости от того, в каком аспекте - позитивном или негативном - рассматривают эти "центры сил" исламизацию Узбекистана, их соответственно можно подразделить на две группы: те страны, которые хотели бы видеть Узбекистан "более исламским" (в соответствии с собственной моделью исламизации), и те, для которых Узбекистан был бы более желателен в качестве светского государства, в котором ислам выполнял бы только роль культурной традиции, не "задевая" при этом экономической и политической сферы государства.

На основании этого признака в первую группу стран можно (достаточно огрубленно) выделить ряд исламских государств, прежде всего, Иран, Пакистан, Египет и Саудовскую Аравию. Несмотря на все различие во внешнеполитическом курсе этих стран, существование "своего" исламского лобби в Узбекистане представляется для определенной части их политической элиты, достаточно желательным.

Ко второй группе можно было бы отнести таких "участников Игры", как США, европейские страны, Россию, Израиль, Китай и, отчасти, Индию (хотя к числу "участников" ее можно отнести лишь условно). Все эти государства разделяют опасение, что усиление позиций ислама в Узбекистане может повлечь за собой изменение политического и экономического курса республики и, как еще одно возможное следствие, создать дополнительный источник нестабильности в регионе, обладающем большими возможностями для экономической кооперации.

Наконец, можно выделить и третью группу, которую составляют страны, не входящие непосредственно в число "участников", однако, в силу своей географической, этнической и культурной близости к Узбекистану, способные оказывать влияние на религиозную ситуацию в республике. Это все центральноазиатские государства СНГ, а также Афганистан. В отличие от "участников" "Большой Игры", эти государства влияют более прямо и непосредственно на ситуацию в республике, в том числе, религиозную. Ключевыми государствами здесь являются Таджикистан и Афганистан.

Рассмотрим теперь динамику и степень влияния каждой из групп стран на положение ислама в Узбекистане по отдельности.

1-ая группа: исламизация как желательный путь развития Узбекистана

Конец атеистической диктатуры и вызванный этим "религиозный бум" в конце 80-х - начале 90-х годов, породивший быстрое и значительное усиление позиций ислама в социальной и политической жизни республики, породил у ряда исламских государств представление, что отныне ислам может стать эффективным инструментом влияния на экономический и политический курс Узбекистана в желательном для этих стран русле. И, хотя с первых же дней независимости руководство республики провозгласило свою приверженность светскому пути развития, уверенность в том, что "инвестирование" процесса исламизации в Узбекистан (по своему сценарию) является одним из путей влияния на его внешнюю политику, еще разделяется отдельными политическими кругами этих стран.

Иран. Иран был одной из первых мусульманских стран, активно поддержавших усиление позиций ислама в Узбекистане и возлагавших на этот процесс вполне определенные надежды. Однако на этом пути Иран вскоре столкнулся с большими трудностями. Кроме разделяющих Иран и Узбекистан конфессиональных (узбеки, в отличие от шиитов-иранцев, являются суннитами) и языковых (узбекский относится к тюркской семье языков) различий между двумя государствами, препятствовал пресловутому "экспорту Исламской революции". Более того, притягательность иранского примера, бывшей столь значительной в первой половине 80-х, в начале 90-х годов значительно потеряла свой политический импульс. К тому же, начало 90-х совпало с двумя неблагоприятными для Ирана внешнеполитическими факторами, связанными со все той же религиозной стратегией ИРИ: обострением конфликта с США и определенной вовлеченностью в межтаджикский конфликт. Необходимо учитывать также и начавшиеся приблизительно в это же время изменения внешнеполитического курса Ирана, ослабление в нем религиозно-идеологической доминанты (например, предпочтение "не-мусульманской" Армении "мусульманскому", и, к тому же, "шиитскому" Азербайджану; сближение с Россией). Поэтому те, кто писал и пишет об "иранской исламской угрозе" для Узбекистана, значительно сгущают краски.

Вместе с тем, нельзя и недооценивать религиозную доминанту иранской политики в регионе. Прежде всего, Иран имеет значительное влияние на таджикскую оппозицию, активно использующую исламскую риторику в своей борьбе; в случае победы этой оппозиции, Иран получит дополнительные рычаги воздействия на религиозную ситуацию в Узбекистане. Во-вторых, ИРИ продолжает поддерживать отдельные религиозно-политические движения, члены которых продолжают нелегальную деятельность в Узбекистане; ИРИ стремится наладить связи и с суфийскими орденами, существующими в республике. Кроме того, в Иране до сих пор есть силы, ратующие за создание мощного исламского фундаменталистского государства, куда бы вошли Азербайджан, Туркмения, Таджикистан, Афганистан и Пакистан, (так называемое "Иранское плато").

Политической активностью Ирана в Центральной Азии серьезно обеспокоен Пакистан, который также с начала 90-х гг. неоднократно пытался усилить свое влияние в Узбекистане, в том числе и в сфере религии (преимущественно в виде пожертвований на строительство и восстановление мечетей). Пакистанские аналитики крайне высоко оценивали роль ислама в политической ситуации Узбекистане. Тем не менее, Пакистан быстро отреагировал на изменение религиозной ситуации в Узбекистане в 93-96 гг., избрав путь косвенной пропаганды собственной политической модели (включая и ее "исламский" компонент) путем налаживания интенсивных контактов с представителями формирующихся политических элит Узбекистана, особенно с интеллигенцией. Тем не менее, поддерживая движение "Талибан", выступающее, кроме всего прочего, за исламизацию Центральной Азии, Пакистан ясно демонстрирует, что "исламский фактор" может играть значительную роль и в его политике в Центральной Азии.

Турция. Несмотря на то, что так называемая "турецкая" (т.е. светская) модель была выбрана Узбекистаном в качестве альтернативы "иранской", тот факт, что по степени влияния ислама на социально-политическую жизнь общества Узбекистан является более секуляризованным государством, чем сама Турция, вряд ли может полностью ее устраивать. Это делает сомнительными ее притязания на роль "посредника" между "цивилизованным" Западом и вновь созданными "исламскими" "тюркскими" (иначе они в турецкой прессе не назывались) государствами Центральной Азии; время показало, что ни Запад, ни сами эти государства, включая Узбекистан, в таком дополнительном "посредничестве" не нуждаются. Поэтому Турция объективно заинтересована в более исламизированном Узбекистане, что дало бы Турции возможность вернуть свои притязания на посредничество. Кроме того, поворот к политике "исламизации сверху" (пока на уровне политической риторики) делает потенциально возможным влияние Турции на позиции ислама в Узбекистане.

Правящие элиты ни Саудовской Аравии, ни (отчасти) Египта не проявляют (по крайней мере, внешне) заинтересованности в исламизации Узбекистана и других центральноазиатских государств, однако определенные круги этих государств оказали в период "религиозного бума" значительное влияние на развитие неортодоксального ислама в республике (в первую очередь, в Ферганской долине). Основными "каналами" этого влияния были и частично остаются: подготовка по специальной программе мулл из Узбекистана; обеспечение легальных и нелегальных религиозных центров в Узбекистане соответствующей литературой и техническими средствами; финансирование строительства мечетей и медресе неортодоксального толка, а также обучение в них студентов; "обработка" студенческих групп из университетов Узбекистана, стажирующихся в этих странах, и т.д.

В конце 80-х - начале 90-х гг. подобную активность Саудовской Аравии подогревало опасение, что роль религиозного "донора" в регионе будет полностью присвоена Ираном в лице поддерживаемой им Партии Исламского Возрождения. Затем прибавилась и озабоченность усиливающиеся связи Узбекистана с Израилем и Турцией - еще одними региональными конкурентами Саудовской Аравии. Хотя прогнозы зарубежных экспертов о возможности роста поддерживаемых некоторыми кругами в Саудовской Аравии неортодоксальных экстремистских течений, сделанные в конце 80-х - начале 90-х гг., и не оправдались, "ближневосточный" фактор влияния на динамику религиозной ситуации в Узбекистане все еще сохраняет силу.

Таким образом, при всем различии целей, страны "первой группы" продолжают оставаться силами, способными оказать влияние на динамику ислама в Узбекистане как путем непосредственной "адресной" помощи различным религиозным и религиозно- политическим центрам в республике, так и путем воздействия на страны "третьей группы" - непосредственных соседей Узбекистана (прежде всего, Таджикистан и Афганистан).

2-я группа: сторонники светского развития республики

Цели США и ведущих европейских государств в центральноазиатском регионе совпадают далеко не полностью (в частности, станы Евросоюза занимают более умеренную позицию по отношению к Ирану и России), но, тем не менее, обе силы продемонстрировали одинаково настороженное отношение к процессу исламизации в Узбекистане. Это объяснялось опасением, что Центральная Азия станет новым центром религиозного экстремизма, что ситуация в регионе начнет развиваться по "конфликтному" ("таджикскому" или "афганскому") сценарию, что возрастет региональное влияние Ирана. Поэтому приверженность идеалам светского развития стала, фактически, одним из главных условий приема Узбекистана и других центральноазиатских государств в мировое сообщество. Кроме того, были приняты и дополнительные меры: в частности, было усилено давление на Иран, значительную поддержку в регионе стали получать различные протестантские конфессии, которые в период "религиозного бума", все же, смогли "поглотить" значительную часть религиозной энергии, предназначавшейся неортодоксальному исламу. А также, благодаря возросшему интересу к Центральной Азии в этих странах, в Узбекистан стали регулярно приезжать исследователи (прежде всего, из США, Германии и Великобритании), дававшие реальное представление о месте и роли ислама в республике, позитивно оценивая усилия правительства Узбекистана,направленные на предотвращение перерастания ислама в угрозу региональной стабильности.

В отличие от позиции стран Запада, позиция России в отношении исламизации Узбекистана гораздо менее однозначны. Наличие значительного русского (т.е., не-мусульманского) этнического меньшинства в Узбекистане (около 10% населения), с одной стороны, и многочисленного мусульманского населения в самой России (около 20% населения), с другой, объективно делает Россию крайне настороженной в отношении усиления позиций ислама в Узбекистане, и в Центральной Азии в целом. Поэтому тот факт, что именно благодаря действиям российских депутатов Собчака и Велихова была зарегистрирована Исламская партия Возрождения Таджикистана, что сыграло во многом решающую роль в развитии межтаджикского конфликта, было, скорее, случайным эпизодом, чем объективным политическим шагом. Однако, после прихода на пост Министра иностранных дел Е. Примакова, отношение России к исламизации претерпело определенные изменения.

В российской прессе стали появляться публикации, негативно оценивающие усилия руководства Узбекистана по сдерживанию влияния религиозного экстремизма. Сам Е. Примаков высказывал мнение, что рост "исламского фундаментализма" в государствах Центральной Азии является объективным процессом. Возможно, таким образом Россия стремится "набрать очки" в своих отношениях с мусульманским миром, потерянные в результате чеченских и боснийских событий, а также вовлеченности в межтаджикский конфликт. Кроме того, развитие российско-иранского сотрудничества дает ИРИ больше возможностей для усиления в регионе своего влияние, в том числе и идеологического.

Однако, подобная тактика России объясняется, скорее, ее уверенностью в том, что ислам в Узбекистане уже не представляет собой угрозу для региональной стабильности. Поэтому, несмотря на свои временные "исламские" симпатии, Россия, вряд ли, будет поощрять процесс исламизации в Центральной Азии.

Индия и Китай, преследующие разные региональные цели, также не заинтересованы в исламизации Узбекистана, поскольку это могло бы оказать нежелательный эффект на сепаратистские движения в штатах Пенджаб и Кашмир (в Индии) и Синдзян-Уйгурской автономии (в Китае), основное население которых является мусульманским. Особенно это беспокоит Китай, так как усиление позиций ислама среди уйгуров приводит к росту сепаратистских настроений. Однако позицию обеих этих стран на данный момент можно характеризовать как пассивное наблюдение, вполне адекватное их преимущественно экономическим интересам в регионе.

Наконец, Израиль, установивший с Узбекистаном достаточно интенсивные контакты, также не заинтересован в исламизации Узбекистана. Это означало бы усиление в республике либо проиранского, либо просаудитского лобби, не считая последующей за этим вспышки антисемитских настроений, характерных для всех "исламизированных" экстремистских движений (в крупных городах Узбекистана до сих пор проживает много еврейских семей, с которыми Израиль поддерживает интенсивные связи). Поэтому не случайно одним из направлений сотрудничества стала борьба с экстремизмом и терроризмом.

Таким образом, страны, заинтересованные в светском развитии Узбекистана, обеспечивают определенный "противовес" усилиям стран первой группы и, в целом, поддерживают усилия правительства республики на ограничение влияния ислама сферой культуры и быта. Несколько отличная нынешняя позиция России в отношении исламизации Узбекистана является, скорее, временным маневром, нежели устойчивой доминантой.

3 группа: региональные конфликты как фактор, влияющий на религиозную ситуацию в Узбекистане (Афганистан, Таджикистан)

Известно, что религиозный фактор играл и продолжает играть не последнюю роль в развитии региональных конфликтов. При этом можно выделить несколько путей влияния идеологии религиозного экстремизма на позиции ислама в Узбекистане:

- непосредственная территориальная близость Узбекистана к странам - очагам конфликтов;

- наличие значительной группы этнических узбеков в этих странах;

- наличие многочисленной таджикской диаспоры в самом Узбекистане (от 5 до 25 процентов, по различным оценкам);

- субъективный фактор - планы расчленения Узбекистана и создания на его территории панисламского государства, вынашиваемые наиболее радикальными группировками оппозиционных сил Афганистана и Таджикистана.

Все эти факторы также оказали значительное влияние как на динамику и характер ислама в Узбекистане, так и на позицию руководства республики в отношении этих процессов.

Афганистан. Тот факт, что борьба с советской оккупацией проходила именно под религиозными лозунгами, определило и характер идеологии всех борющихся движений после ухода советских войск. Кроме того, ислам продолжает рассматриваться единственной духовной силой, способной объединить этнически мозаичное государство. Различаются лишь политические трактовки ислама, предлагаемые каждой из сторон.

Движение Раббани, тяготеющее к проиранской модели, выдвинуло идею создания панисламского государства Хорасан, в которое вошла бы и значительная часть территории Центральной Азии. Хотя после успехов движения "Талибан" в конце 1996 года правительство Раббани стало занимать более умеренную позицию в отношении исламизации Центральной Азии, исламская риторика, окрашенная идеями паниранизма, видимо, будет занимать и дальше значительную роль в идеологии этого движения.

Более радикальный вариант исламизации Центральной Азии представляет программа движения "Талибан". Насильственное принуждение к соблюдению "исламского образа жизни" является неотъемлемой частью программы действий этого движения. Наиболее негативный резонанс получили дискриминационные меры по отношению к женщинам. Кроме того, стремление привлечь на свою сторону наиболее радикальные силы региона под религиозно-экстремистскими лозунгами также представляет собой серьезный вызов региональной безопасности.

Наименее исламистским является режим генерала Дустума (НИДА), контролирующий часть северные провинции Афганистана. Однако, и в составе НИДА определенное, хотя и незначительное, влияние имеют лица, ратующие за создание исламского государства на территории северных провинций Афганистана и самого Узбекистана.

Из вышесказанного следует, что развитие событий в Афганистане оказывает значительное влияние на "религиозную безопасность" региона, поскольку именно религиозная риторика является наиболее часто используемым инструментом для обоснования радикальным крылом каждого из движений своих территориальных притязаний в отношении Узбекистана и других центральноазиатских государств.

Таджикистан. Как известно, всплеск религиозного экстремизма в Таджикистане явился одним из важнейших факторов, повлиявших на процессы возрождения ислама в Узбекистане. С одной стороны, они оказали значительное воздействие на те регионы Узбекистана, где был высок процент сельского таджикского населения (прежде всего, в Ферганской долине). С другой стороны, они послужили своеобразной "шоковой терапией" для политической и интеллектуальной элиты Узбекистана (равно и для большей части мусульманского духовенства), продемонстрировав, к чему может привести политизация ислама.

Необходимо отметить, что события в Таджикистане продолжают оказывать влияние на ситуацию за пределами республики, в том числе и на религиозную ситуацию в Узбекистане. На стороне таджикской оппозиции воюет немало бывших членов экстремистских объединений из Узбекистана, вроде "Адолат" и др. По мнению ряда экспертов из Таджикистана, до сих пор ведется религиозная пропаганда среди таджикского населения Ферганской долины, а наиболее активные члены этих нелегальных групп проходят затем подготовку в Таджикистане. Поэтому, религиозная ситуация в Таджикистане продолжает оставаться одним из главных внешних факторов, влияющих на динамику светского развития Узбекистана.

 Итак, хотя импульс исламизации в Узбекистане, вызванный либерализацией духовной жизни в конце 80-х, к середине 90-х гг. уже фактически сошел на нет, все еще продолжают действовать внешние факторы, заинтересованные в усилении в республике позиций неортодоксального и политизированного ислама с целью дестабилизации обстановки в республике и усиления в ней своего влияния. Эти силы способны оказывать как непосредственное, так и косвенное влияние, будучи вовлеченными в афганский и таджикский конфликты.

Заключение

Очевидно, что ситуация вокруг ислама в Узбекистане вступила в свою новую стадию развития. Если первый этап (конец 80-х) характеризовался быстрым и фактически бесконфликтным расширением места и роли ислама как в повседневной жизни, так и в государственной идеологии, а второй (1990-1993гг.) - активизацией неправительственных исламистских движений в Ферганской долине и опасностью раскола в Духовном Управлении, происходящими на фоне разгорания таджикского конфликта, что заставило руководство республики принять самые энергичные меры, то нынешняя фаза развития религиозной ситуации в республике может характеризоваться как полоса стабильного развития ислама, его деполитизации. Постепенно стабилизируются отношения ислама как с другими религиозными конфессиями Узбекистана, так и с нерелигиозными, светскими формами духовной жизни. Хотя влияние внешних факторов, дестабилизирующих религиозную ситуацию в республике, все еще сохраняется, можно отметить, что религиозная доминанта уже самостоятельно не является источником социальной и политической нестабильности, и все больше уступает место экономическим и этническим факторам.